На Шоссе-д’Антен Виктор наконец увидел разгадку. За витриной лавочки кружевных изделий «Королева пчел», где вышитые носовые и шейные платки и украшения были разложены вокруг хрустальных флакончиков с духами, Кэндзи тщательно отобрал несколько дорогих вещиц, которые продавщица аккуратно упаковала в шелковую бумагу. «Я был прав! Женщина! Кэндзи влюбился! Вот так разоряются из-за любовниц!»
Удивленный тем, что под невозмутимой внешностью Кэндзи скрывалось пылкое мужское сердце, и даже немного напуганный этим открытием, которое наводило на мысль, что у Кэндзи имеются и другие секреты, Виктор почувствовал себя счастливым. Несмотря на свою нежность к Кэндзи, порой он робел перед ним. Теперь они будут на равных.
«Кто же это может быть? Ну разумеется кто-то, кого он встретил в магазине, ведь он так редко выходит!» Виктор задержался взглядом на юбке проходившей мимо девушки, потом его внимание привлекла ограда, оклеенная афишами. Желтые ковбои на лошадях преследовали отряд индейцев.
Следом висела другая картинка: это была карикатура Таша на полковника Коди. Внезапно Виктор вспомнил, для чего выскочил из лавочки, даже не набросив пиджака. Таша! Колониальная выставка! Он побежал к ближайшей стоянке фиакров, опьяненный своей слежкой, так нежданно завершившейся в шикарном бутике, и безмятежным небом, которое взмывало в бесконечность.
— Улица Сен-Пер! — крикнул он кучеру, дремавшему, прикрыв лицо вощеной черной шляпой.
Виктор вышел из фиакра у Министерства иностранных дел. Он наскоро позавтракал на набережной Конти, потом направился к себе — переодеться и взять фотокамеру. Если, по счастью, ему случится встретить Таша, это будет предлогом — он-де явился на эспланаду сделать несколько снимков.
Колониальную выставку составляли многочисленные постройки, стоявшие по отдельности или сгруппированные в виде дикарских деревень. Виктор не стал останавливаться, чтобы осмотреть семь нависающих друг над другом фронтонов башни Ангкора, и поспешил к красному остову Дворца колоний, архитектурной мешанине из норвежского и китайского стилей с французским Возрождением, вздымавшейся над зелеными кровлями. Шум стоял оглушительный. Арабские торговцы, стремительно размахивая руками, расхваливали свой товар, покупатели торговались, пение канаков перебивалось звуками аннамитских гонгов и полинезийских флейт. Горластые малыши тянули матерей к витринам с вареньем из гуав, абрикосов и сахарного тростника. Виктор с трудом оторвался от представления сладострастных танцовщиц с гор Улед-Наиль и более скромных крошечных плясуний с Явы. Наконец он дошел до монументальных дверей Дворца, но прежде чем войти ему пришлось попробовать кусочек ананаса, поднесенный негритянкой с большим разноцветным платком на голове.
На первом этаже располагались три зала. Растерянный Виктор не знал, куда идти. Он обошел вокруг буддийской пирамиды из лакированного дерева, воздвигнутой в шатре из гигантских бамбуковых стволов. Таша нигде не было видно. Справа, слева, повсюду громоздилась продукция, привезенная из бывших французских колоний. Ковры, меха, табак, кофе, мебель, шелка, — от такого разнообразия товаров и продуктов питания помещения выставки походили на сумасшедший дом. Столь подавленным Виктор бывал, только когда приходилось сопровождать Одетту на Центральный рынок. Никогда ему не встретить Таша! Он вздохнул и нырнул в толпу.
Его привели в восторг канацкие дубинки, новокаледонские топоры с винторогим лезвием, кошиншинские ружья. Особое внимание привлекла коллекция музыкальных инструментов, напомнившая те музыкальные орудия, которые Кэндзи хранил в подвале книжной лавки.
— Эта калебасса называется тлетэ, — промурлыкал чей-то голос над его ухом.
Он обернулся, столкнувшись нос к носу с поджарым седеющим темнокожим человеком, облаченным в длинную белую тунику.
— Из какой она страны?
— Из Сенегала, как и я. Видите украшения на витрине? Я делаю их вместе с сыном в нашем ателье в Сент-Луисе. Меня зовут Самба Ламбэ Тиам, я учился у членов конгрегации «Общества Марии».
— А я Виктор Легри. Очень рад.
— Виктор! С таким именем нельзя не быть молодцом.
— Что ж это в нем такого, в моем имени?
— Это имя великого человека, вашего самого благородного писателя. Я читал «Отверженных».
— С начала до конца?
— Что, не верите? Думаете, мы совсем дикие? У нас в Сент-Луисе есть и школы, и книги, и дома, и железная дорога. Зато здесь, у вас… — Самба понизил голос. — …Здесь нас поселили в деревне, где все хижины слеплены из засохшей грязи, и спим мы на цыновках. У гостей этой выставки сложится о нас не слишком выгодное мнение. Но и мы, заметьте, в долгу не остаемся.
— Как это?
— Я не вас имею в виду, у вас-то вид интеллигентный, а вот некоторые ваши соотечественники, которые меня тут обезьяной обзывали, думали, я не пойму, — если взглянуть на них по-нашему — совсем как кабаны-бородавочники, знай прут напролом, все сметая на пути, и даже не соображают, куда прут. Вот представьте, одна семья пригласила нас со старшим сыном к себе пообедать, объяснив тем, что хочет получше узнать наши обычаи. А оказалось, они просто хотели продемонстрировать нас своим друзьям. Мужчины наглухо замурованы в темные костюмы с золотыми пуговицами, а женские платья так сжимают талии, что все, что надо бы скрывать от посторонних глаз, вылезает наружу, и так уж эти самки уродливы, просто жуть!
Он прервался, мотнув подбородком в сторону элегантной особы, которая, не смущаясь, открыто разглядывала его. Виктор воспользовался этим, чтобы нажать на кнопку своего «Акмэ». Свет, конечно, не идеальный, но если повезет…
— Видите? И эта женщина побаивается меня, у нее вид козочки, ожидающей, что на нее бросится лев. Чтобы нам понравилась вечеринка, для нас приготовили свинину и выразили сожаление, что мы не привыкли носить парадные костюмы — понимай намек: мы ходим в шкурах пантер и потрясаем копьями!
— А выставка, что вы о ней думаете?
Самба презрительно поджал губы:
— Рынок огромной протяженности, где все очень дорого и половина предметов — обычный хлам, который привозят путешественники. Что до продуктовых рядов, которые тянутся вдоль всей речки, так я чуть с тоски не сдох: подумать только, одного сыра целые километры!
Виктор резко обернулся. Там, в центре без умолку стрекочущей толпы, ему привиделась Таша!
— Простите, я должен идти, — сказал он, пожимая руку Самбе.
Но тот задержал его пальцы в своих, поглядев на него с иронией.
— В следующий раз, если пожелаете сделать мой фотоснимок, предупредите, я приму надлежащую позу.
— Я… вы меня сконфузили… я не хотел…
— Признаюсь вам, эта новомодная мания запихивать людей в ящичек, чтобы сохранить их изображение, представляется мне по меньшей мере странной.
Виктор был в отчаянии. Толпа рассеялась, рыжей копны больше нигде не было видно, а Самба все не отпускал его.