— Какое красноречие, какая страсть! Вы заслужили стаканчик Кюрасао. А я, с вашего позволения, побалую себя еще и сигарой. — Антонен Клюзель налил ликер в две рюмки и закурил. — Вы поразительно точно подметили уловки современной прессы. Однако происходят события, складываются определенные ситуации, и общественность должна на них как-то реагировать, по крайней мере задаваться вопросами. Если же она остается пассивной, наша задача — вывести ее из летаргического сна. Потому для разжигания интереса мы выбираем людей не по степени компетентности, а по уровню их известности широкой публике. И прославленные мадам и месье Имярек уже давно не выставляют за дверь настырных журналистов, норовящих задать им заковыристые или нескромные вопросы, — наоборот, журналистов принимают как дорогих гостей и всячески поощряют их стремление описать в подробностях не только образ мыслей хозяев, но и обстановку в доме: занавески, столы, бронзовые статуи и прочие приятности декора. Как видите, друг мой, нынешние нравы благоприятствуют срыванию покровов — во всех смыслах этой фразы. Кто не мечтает увидеть свое имя на газетной полосе?
— Например, свидетель убийства Леопольда Гранжана. Я тщетно искал его имя в «Пасс-парту».
— О, кажется, кто-то затеял расследование? Берегитесь — инспектор Лекашер не замедлит выпустить когти… А что имени свидетеля не нашли — вполне объяснимо. Предать это имя гласности — значит подвергнуть смертельному риску жизнь его владельца. К тому же я лично писал репортаж о том деле, а что вездесущий Вирус, сиречь ваш покорный слуга, терпеть не может, так это нарушать слово. Столь низко он еще не пал. Впрочем, могу сообщить вам по секрету одну подробность: свидетель — женщина.
— А адрес месье Гранжана вам известен?
— Ваше любопытство не имеет границ, друг мой! В какую передрягу вы опять намерены влезть? Не должен я вам этого говорить, однако ничего не могу с собой поделать: двадцать девять бис, улица Буле.
Виктор залпом выпил Кюрасао и собирался откланяться, но вспомнил еще об одном деле:
— Есть новости по поводу самоубийства Эдмона Леглантье? Возможно, он оставил предсмертную записку с объяснением?
— Об этом не слышал. Однако, друг мой, поле ваших интересов неохватно. А упомянутое самоубийство, если хотите знать, чрезвычайно напоминает убийство. Вашего Леглантье аккуратно приложили чем-то тяжелым, перед тем как пустить газ. Полиция задержала актера из его труппы, некоего Жака Ботелье, но у него есть алиби: в момент смерти директора театра он в костюме Равальяка дожидался явления Генриха Четвертого в компании своих ряженых собратьев по цеху. Зато герцог де Фриуль — не к ночи будет помянут — влип по самое некуда. От ареста его спасло только благородное происхождение. Сам он категорически отрицает, что оглушил и запер месье Леглантье наедине с газом, и надеюсь, вас не удивит, если Вирус, ваш покорный слуга, не позволит себе усомниться в честности одного из главных акционеров газеты…
Пятница 21 июля
Виктор мчался на велосипеде по столице, и этим утром ничто не могло омрачить затопившей его душу головокружительной радости, даже угрызения совести от того, что пришлось солгать двум близким людям. Это был самый длинный маршрут из тех, что ему доводилось преодолевать, и он чувствовал себя непобедимым. Препятствия, встававшие на пути, огибал, облетал, обтекал в мгновение ока, как добрый крылатый дух из сказки, для которого нет преград. Впрочем, экипажей на дороге было мало, и лишь однажды ломовые дроги замедлили полет «бабочки» на подступах к улице Фобур-Сент-Антуан. Теплая ночь умерила влажность последних дождливых дней, и дышалось легко, как весной. Виктор насвистывал, стараясь не думать о том, что пришлось наплести небылицы Таша и Кэндзи. Одной он сказал, что спешит на встречу с фотографом, который интересуется ярмарочными праздниками, другому — что нужно навестить библиофила в восточном предместье.
— «Цель оправдывает средства, мы — студенты, прощай, детство!» — напевал Виктор, а по стеклам витрин ковровой и скобяной лавок скользило отражение молодого мужчины в однобортном пиджаке и брюках, подобранных прищепками на лодыжках, лихого всадника на железном, быстром как вихрь коне.
Дома извергали из темного чрева подъездов толпы работяг с торбами на плече. Хозяюшки вывешивали сушиться белье, малышня бежала в школу. На улице Буле пахло дублеными кожами. Виктор непрестанно отвлекался от дороги, глядя на номера домов, велосипед потряхивало на здоровенных, заросших мхом булыжниках мостовой, он опасно вилял и однажды чуть не потерял равновесие. Восстановив контроль над «бабочкой», Виктор улыбнулся девчушке, которая прилаживала поводок к шее щенка. В этот момент переднее колесо угодило в выбоину на ухабистом тротуаре, руль выворотило из рук, ноги оторвались от педалей, зад — от седла, и Виктор нырнул в канаву. Ударом о дно выбило воздух из легких. Впрочем, легко отделался — пара ссадин на руках и лице. Он присел на корточки рядом с велосипедом, пытаясь оценить ущерб. Цепь на месте, руль вроде бы не пострадал…
— Ну и дикий у вас зверь, — посочувствовали ему мужским голосом. — Бешеный, что ли?
— Ничего, он уже утихомирился, — отозвался Виктор. — Молодой просто, норовистый.
— У вас кровь, — сказал мужчина в серой блузе, подойдя ближе. — Надо бы лед приложить, заходите в мастерскую.
— Со мной все в порядке, — прогундосил Виктор, прижимая к носу платок.
Мужчина, покачав головой, все-таки увел его в помещение, крикнув с порога:
— Фюльжанс! Позаботься о велосипеде этого господина.
Парню, сидевшему за каким-то механизмом с зубчатыми колесами, на котором крутился рулон цветной бумаги, не понадобилось повторять дважды — его как ветром сдуло.
— Стопочка водки приведет вас в порядок, — пообещал Виктору хозяин мастерской. — Да и у меня что-то в горле пересохло.
— Прошу прощения за беспокойство.
— О, наоборот, хоть отвлекусь ненадолго, а то с утра до ночи как на каторге… Я папаша Фортен.
— Очень приятно. Я тут бывал, на вашей улице, оставлял заказы месье Гранжану, когда его еще не…
Услышав имя эмальера, папаша Фортен вытер обмоченные в водке усы и завел обстоятельный рассказ:
— С Гранжаном мы сталкивались на улице что ни день — а куда деваться, когда живешь и работаешь в одном квартале? У него мастерская на проезде Гонне, это в двух шагах от улицы Буле. А сыновья его, Полит и Констан, одному тринадцать, другому четырнадцать, — приятели моего Эвариста. Без отца вот остались, эх. Ума не приложу, кому понадобилось убивать Леопольда. Мужик был дельный, его тут все любили — видели бы вы, какая толпа на похоронах собралась… А похоронили его на Пер-Лашез, мы, соседи, скинулись на венки, негритянка-блондиночка букеты принесла… — Он наклонился поближе к Виктору и доверительно сообщил: — Это она труп нашла. И убийцу видела, да только издали, толком не разглядела. А жаль — поймать бы мерзавца да укоротить на голову. Но пока она боится, что это он ее поймает — вернется и… Бедняжка извелась уже от страха, ее-то выследить — раз плюнуть.