— Вампирша в дурацком шиньоне! — буркнул в ее адрес маленький человек, выбираясь на улицу, и приветливо махнул рукой белой акации — единственному деревцу близ Опера, которому чудом удалось пробиться к свету у подножия декоративного пилона. Миниатюрная, как и Мельхиор, она была наделена такой же неуемной жаждой жизни.
Париж исполнял ежеутренний марш за хлебом насущным. По Большим бульварам на работу спешили продавщицы, модистки, белошвейки, телефонистки, все как одна с заспанными личиками. Легионы разносчиков и уличных торговцев выступали на позиции. Господа в потертых пальто и начищенных цилиндрах гурьбой устремлялись на службу в нотариальные конторы, банки, магазины. Омнибусы принимали на борт и вытряхивали на остановках десятки украшенных цветами жакетов, шляпок с лентами и строгих рединготов. Муниципальный дворник охаживал метлой тротуары, боты, сапожки и штиблеты без разбору.
К счастью, свободный фиакр отыскался прямо у скульптурной аллегории Танца — Мельхиор, дрожа от голода и усталости, тотчас направился к нему.
Париж потягивался, разгоняя жизненные соки по рукам-улицам и ногам-проспектам. Зажиточные кварталы просыпались наравне с бедняцкими. Забившись в уголок салона, Мельхиор с удовольствием наблюдал из окна замысловатые хореографические композиции предместий. Фиакр обогнал стадо осликов, которых пастух призывал к порядку басовитыми гудками рожка; остался позади торговец кроличьими шкурками. Молочницы, укрывшись от ветра в подворотнях, скликали прохожих позавтракать. Хозяин кафе раскладывал утренние газеты на столиках у себя в заведении; домохозяйки, обвешанные кошелками, сплетничали у порога продуктовых лавок; булочница наполняла корзины в витрине свежевыпеченным белым хлебом, присыпанным мукой.
Мельхиор пообещал себе объесться круассанами, как только доставит первую посылку. А фиакр между тем уже выкатил на Тронную площадь супротив двух колонн, стерегущих Венсенскую аллею, и свернул на улицу Вут.
Комиссар Рауль Перо предавался скорби. Он уже несколько суток не расчесывал свои роскошные галльские усы, сегодня вместо обычной пиджачной пары по рассеянности облачился в костюм для благотворительных мероприятий, забыл надеть носки, а его ботинки были неприлично забрызганы грязью. На столе в небрежении валялись последние поэтические опыты месье Перо — верлибры, навеянные творениями Марии Кшисинской [40] и Жюля Лафорга. По давней традиции он подписал их псевдонимом Исида. Но даже мысль о том, что мечта увидеть собственные стихи напечатанными в литературном журнале «Жиль Блаз» наконец-то осуществилась, уже не радовала. Потому что неделю назад, пораженная таинственным недугом, испустила дух его драгоценная черепаха Нанетта, а вслед за ней отправился в собачий рай Тутун, черный красавчик с белыми подпалинами, — бродячий пес, которого месье Перо подобрал на Рождество, погиб под колесами кареты муниципальной «Скорой помощи». Сейчас его любимые зверушки лежали в земле бок о бок — Нанетта в коробке, перевязанной лентой, и Тутун, завернутый в пелеринку.
В кабинете, захламленном книгами, потянуло дымком с улицы, донесся аромат кофе.
«Ах, если б я остался в полицейском участке Шапели, ничего этого не случилось бы! Бедняжка Нанетта, ты не вынесла переезда, а ты, малыш Тутун, не знал, каких подвохов ждать на здешних улицах, потому и не уберегся!» — в который раз сокрушенно подумал Рауль Перо.
Последние пять лет его постоянно переводили из одного комиссариата в другой, и вот наконец самого назначили комиссаром. Хорошо хоть высшие чины дозволили взять с собой верных подчиненных — вероятно, в качестве моральной компенсации за проделанный по чужой воле долгий и полный опасностей путь из Шестого округа в Четырнадцатый через квартал Шапель. Так или иначе, Бюшроль, Шаваньяк и Жербекур по-прежнему служили под началом месье Перо.
Сейчас он пытался слушать путаный доклад одного из них.
— Короче говоря, у нас есть труп и свидетель убийства, я правильно понял?
— Подозреваемый, шеф, — помотал головой Шаваньяк. — У мертвеца здоровенная рана на виске.
— Пьяная драка?
— Поди разбери. Подозреваемый кричит о своей невиновности. Дескать, некий Пульфен с улицы Роже может это подтвердить.
— Так допросите его, этого Пульфена.
— Бюшроль уже на полдороге к нему, шеф.
— Отлично. А труп где?
— Да мы покумекали, шеф, и без вашего разрешения отправили покойничка в морг, а то у нас тут и без него тесно. Еще мы прикинули, что вскрытие не помешает, тем более личность-то пока не установлена… Так что вот, шеф, вам теперь только пару бумажек подписать надо.
— Похвальная инициатива. А что вы сделали с подозреваемым? Что-то его не слышно.
— Да в камере он, дрыхнет. Жербекур за ним приглядывает.
— Отлично, отлично. А приготовьте-ка нам кофе, друг мой. — Рауль Перо откинулся на спинку кресла и мысленно взмолился: «Если есть надмирная сила, благоволящая живым и мертвым, да не покинет она моих маленьких друзей в их последнем странствии, да ниспошлет мне славу и богатство, каковых удостоился Франсуа Коппе, [41] да позволит она мне жить литературным трудом и да оставят меня все в покое!»
В тот же день, после полудня
С детских лет Мельхиор Шалюмо любил бродить по городу, высматривая под ногами всякие диковины и подбирая то, на чем остановится любопытный взгляд. Он набивал карманы монетками, бандерольками от сигар, гвоздями, пуговицами, притаскивал это добро домой, тщательно рассортировывал и пополнял коллекцию сокровищ. Наблюдая за насекомыми, разглядывая мхи и травинки, он знакомился с миром, неведомым горожанам. Скверы превращались для него в таинственную страну птиц, и песни коноплянок, щеглов, воробьев, вплетаясь в столичный гомон, неразличимые для всех, казались ему весточками из запределья. Порой его сердце сжималось при виде какого-нибудь тощего беcпризорного пса, понуро бредущего в поисках пропитания, но сейчас Мельхиора всецело увлекло грандиозное строительство, затеянное муравьями между кариатидами аристократического особняка.
Маленький человек питал отвращение к богатым кварталам, где словно напоказ были выставлены османовские [42] домища и частные особняки. Он вырос в бедняцкой развалюхе в двух шагах от стройки, где его папаша гасил известь, и терпеть не мог величественные здания из камня, возведенные на землях, отнятых государством у бедняков. Улицы и бульвары, лишенные духа простонародья, чопорные и вычищенные до блеска, не таили для него никаких сюрпризов, страсть исследователя не находила здесь удовлетворения.