— Да, я заметила на кладбище новые могилы.
— Не только они умерли за эти годы, — проговорила няня.
— Няня, поговорить о смерти мы еще успеем! — прервала ее Мона. — Я знаю, похороны в Литтл-Коббле — любимое развлечение, но сначала я хочу послушать о том, кто родился, а тех, кто умер, оставлю на потом.
Она вышла из комнаты и спустилась вниз по широкой дубовой лестнице с массивными резными перилами, видевшими времена королевы Елизаветы.
Лучи солнца, просачиваясь в холл сквозь цветное стекло, освещали просторное помещение странным призрачным светом. У подножия лестницы, в сумрачной полутьме, застыли два геральдических леопарда.
Мона отворила дверь в гостиную. Эта была длинная комната с низким потолком: над открытым камином здесь располагалась единственная достопримечательность Аббатства — портрет первого Вейла, владельца особняка, кисти Ван Дейка.
Миссис Вейл — невысокая, хрупкая, уже совсем седая, но бодрая и энергичная — разливала чай у камина. Услышав шаги, она обернулась к дочери и улыбнулась ей. Лицо ее, хранившее отблеск былой красоты, светилось добротой и любовью.
— Входи, милая, — пригласила она. — Я тебе поджарила тосты с маслом. Должно быть, ты проголодалась в пути. Хотела бы я угостить тебя омлетом, да только куры у нас отказываются нестись вот уже три дня — только сегодня с няней говорили, как нарочно к твоему приезду!
— Ничего страшного, все равно бы я не смогла сейчас есть.
— И все же хотела бы я предложить тебе что-то посытнее хлеба с маслом! Милая, теперь, когда ты дома, тебе надо хорошо есть — ты совсем исхудала!
— Стройность сейчас в моде, — легкомысленно откликнулась Мона.
— Стройность, но не истощение же! — ответила мать. — Пухленькой ты никогда не была, но сейчас щеки у тебя просто как…
— Просто скажи, что на меня страшно смотреть, и на этом закроем тему.
Мать нежно улыбнулась:
— Глупенькая, ты у меня всегда была красавицей! Я просто хочу, чтобы ты стала еще красивее. Тем более тебя так долго не было, что теперь я собираюсь всем-всем тебя показать!
— Господи боже! Кому показать?
— Всем друзьям и знакомым, — гордо отвечала миссис Вейл. — Ты не представляешь, как все обрадовались, услышав, что ты приезжаешь!
Мона взяла с блюда поджаренный ломтик хлеба.
— Неудивительно — теперь им есть о чем поговорить. С тех пор как я уехала, они, должно быть, только и ждут нового скандала.
— Милая, не говори так! — упрекнула ее мать. — Ты же знаешь, то… мм… происшествие уже совершенно забыто! Да многие здесь ничего и не знали — это ведь лондонские желтые газетенки подняли шум, а сюда почти ничего и не доходило… И потом, с тех пор ты успела выйти замуж!
— И овдоветь, — добавила Мона.
— Да, дорогая. Бедный Нед! А его родные так и не желают с тобой общаться?
— Ни слова от них не слышала.
— Не так давно я видела в газете что-то насчет его матери, — не унималась миссис Вейл. — Кажется, она организовала благотворительную ярмарку или что-то в этом роде.
— Очень может быть. Утомительная женщина, мне она никогда не нравилась.
— Бедняжка, мне ее жаль! Потерять единственного сына — и таким ужасным образом! И все же, мне кажется, это не извиняет того, что она тебе написала. Право, можно подумать, это ты его подтолкнула так глупо рисковать жизнью!
— Может, так оно и было, — проговорила Мона словно про себя.
— Милая, не говори так! — взмолилась мать. — Вечно ты стараешься выставить себя хуже, чем есть!
— Куда уж хуже.
— Мона!
— Прости, мама. Так ты говорила о том, как все радуются моему приезду и как тебе не терпится показать меня всем твоим друзьям. И как же мне одеться — в рубище, как кающейся грешнице?
— Милая, да что с тобой? Отчего ты такая злая?
— Прости, мамочка. Злая, это верно. — Поднявшись, Мона положила руку матери на плечо и нежно ее поцеловала. — В самом деле, я шучу глупо и зло, но это все от стыда…
— От стыда?
— Хорошо-хорошо, от смущения. Я ведь так давно не была дома!
— И все же это твой дом, и все эти годы он ждал твоего возвращения.
— Да, наверное. Дом, милый дом, — где бы я ни была, что бы ни делала, он ждал… и вот дождался. Наконец я здесь! И, хотя и боюсь немного, все же счастлива оттого, что вернулась домой.
— Боишься? Чего же тебе бояться?
— Разве я сказала «боюсь»? — быстро ответила Мона. — Что за глупое слово! Не слушай меня, мамочка. Лучше продолжай — ты начала мне рассказывать о своих друзьях. Так кому же ты собираешься меня показывать?
— Ну, во-первых, Майклу…
— Майклу? Конечно же, совсем о нем забыла! Подожди-ка, а он все еще здесь?
— Разумеется, дорогая моя, где же ему еще быть?
— Честно говоря, я об этом не думала. А разве он не в армии?
— Мона, я же тебе обо всем этом писала! Его ранило в Дюнкерке, у него теперь не сгибается нога. Боюсь, он, бедняга, так и останется хромым. Как он ни бился, чтобы вернуться в строй, все напрасно — его комиссовали вчистую, и пришлось ему вернуться к нашим полям и огородам. И очень хорошо, я считаю: ведь, пока он был на фронте, поместье его совсем пришло в упадок!
— Майкл! — негромко повторила Мона. — Знаешь, мама, все эти годы я о нем не вспоминала — и все же, мне кажется, наш Литтл-Коббл не был бы самим собой, не будь Коббл-Парка и в нем — Майкла.
— Конечно, — ответила миссис Вейл. — И я всегда надеялась…
Тут она оборвала себя и умолкла.
— Что когда-нибудь мы с ним поженимся, — договорила за нее Мона. — Мама, милая, разумеется, все мы об этом знали! Ты меня за него прочила, когда я еще ходить не умела! Помню, как на детском утреннике ты заставила нас танцевать в паре: я его ущипнула, а он в отместку дернул меня за косу.
— Майкл всегда был к тебе неравнодушен.
— Ну да, конечно! На нашем рождественском балу смотрел на меня с таким терпением и бесконечной снисходительностью! Да, мама, не спорь. Майкл смотрел на меня сверху вниз, как на маленькую глупенькую девочку, — такой надменный, немногословный, и знаменитый мерриловский нос еще добавлял ему высокомерия!
— Послушай, но с носом-то своим что он может сделать?!
— Ничего, конечно. Это закон природы: зимой холодно, летом тепло, у Меррилов из Коббл-Парка носы орлиные, а у Вейлов из Аббатства — вздернутые, как у меня. Вот только, о чем бы ты там ни мечтала, милая мамочка, орлиному носу с курносым вместе не ужиться!
— Хватит болтать глупости! Что бы ты там ни говорила, а я приглашу Майкла к нам на ужин.
— А я буду ему очень рада, — ответила Мона. Встав из-за стола, она потянулась. — Как же хорошо вернуться домой! Здесь я снова чувствую себя совсем молодой. Как будто только что окончила школу и вся жизнь впереди, как какая-то радужная греза, — сколько приключений, романтики, молодых людей, удовольствий… Как я тогда была счастлива!.. А помнишь рождественский бал? Танцы начались сразу после завтрака; а потом все катались на коньках по озеру, скатывались на санях по склону холма прямо к станции. Наш праздник был совсем не похож на другие — но как же было весело!