— Вам нравится эта картина? — спросила Ксения. — Мне очень! Здесь такой чудесный рисунок! И Диану-охотницу художник изобразил на свой лад — обычно ее пишут как суровую, привычную к лишениям охотничьей жизни строгую амазонку! А здесь она скорее напоминает изнеженную одалиску, а вместе со служанкой их две, одна красивее другой. Посмотрите, какой на Диане жемчуг! Очень трудно поверить, что это она подстрелила и зайца, и птиц!
Об одалисках, присевших возле ручья обнаженными, Ксения, стоя рядом с королем, с мужчиной, рассуждала абсолютно бесстрашно, не видя повода для смущения: мать объяснила ей, что искусство — условно, а художественная нагота несводима к обнаженному телу человека в жизни. То же — и относительно античных скульптур.
Монарх молча кивал, оглушенный потоком художественных подробностей и рассуждений невесты о красоте женского тела на картине Буше и нарушении им традиций в изображении мифологической Дианы-охотницы.
Восторги умножились, когда Ксения обнаружила на приставных столиках французский фарфор: вазы, кубки и чаши, украшенные пасторальными сценками с рисунков того же Буше. Отметила она среди фарфоровых украшений и копии с фигурок Фальконе «Дети» — из белого фарфора.
— Как все чудесно! Продуманно! У вас тонкий изысканный вкус, ваше величество…
— Я рад, что вам нравится комната. Она ваша, для вас она и оформлялась, — неожиданно мягко проговорил король. — Но только боюсь, вы не можете провести здесь сейчас много времени. У вас есть время только на то, чтобы немного передохнуть, а потом с вами желает встретиться для важного разговора премьер-министр.
— Премьер-министр? — Ксения чуть не выронила из рук фарфоровую статуэтку. Этот надутый толстяк с немигающим взглядом?
— Он хочет вам объяснить, почему вас просили приехать сюда со столь стремительной спешностью, — как ни в чем не бывало объяснил ей король цель встречи, словно бы не заметив ее неловких манипуляций с фарфоровой безделушкой ценою в круглую сумму.
— Наверняка вы и сами можете мне об этом сказать? Зачем для этого нужен премьер-министр? — резонно заметила Ксения, ставя фигурку на место — от греха подальше.
Освободив руки и опустив их вдоль тела, она повернулась и открыто взглянула на короля. Ее взгляд наткнулся на циничное и скучающее выражение его лица…
Да что это с ним? То он вполне дружелюбен, а то вот такой — отталкивающий, замкнутый и холодный.
Отчего он такой?
Случайно встретившись с ним глазами через секунду, она почувствовала, что он смотрит на нее так же пристально и изучающе, как и она на него.
Но, видимо, это ей показалось. Потому что через пару минут их взаимного недоуменного созерцания он произнес ледяным тоном:
— Премьер-министр, как вам должно быть известно, нужен для соблюдения протокола. А вы, надеюсь, хорошо провели время в Англии?
— Это… это было… приятно, — заплетающимся языком пролепетала Ксения первое, что пришло ей в голову.
— Приятно?
В его устах вопрос прозвучал насмешливо.
— Наверняка ваш английский любовник должен был сделать ваш досуг не просто приятным, а восхитительным…
Ксения окаменела. Как он с ней разговаривает? Да как он смеет? Что он себе позволяет? Она задохнулась от негодования, кровь ударила ей в голову. Она была не способна подобрать достойный ответ вот так сразу. Она молча отвернулась и отошла к окну, в чрезвычайном волнении сдернув с головы шляпку. От неловкого движения волосы ее рассыпались по плечам и спине, накрыв их золотым дождем. Она этого даже не заметила, сцепив пальцы рук так, что побелели костяшки.
И так она стояла и смотрела в окно. Но было ясно: она не видит ни английского парка внизу, ни бьющих посреди поляны фонтанов, в струях которых тут и там вспыхивали маленькие радуги.
Она лихорадочно соображала, что в такой ситуации могла бы сказать Джоанна, как отреагировать, в какой интонации, какими словами, но мозг ее отказывался работать, он был словно набит пыльной ватой. Мысли склеивались, слипались, и она была на грани отчаяния.
Волосы ее в солнечном свете пылали, кожа была бледна, душу раздирали противоречия. Драматическая пьеса, подумалось ей. Тайны, страсти, переодевания…
— Вы молчите! — насмешливо констатировал ее жених, подав реплику сзади, у нее за спиной. — Это было так прекрасно, что слов у вас нет? Или, может быть, вы разочарованы, как это часто случается в любовных интрижках?
Ксения по-прежнему не отвечала. Через мгновение он предпринял очередную попытку разговорить ее на занимающую его тему:
— Если это слишком интимно для обсуждения, вам, конечно, было бы любопытно услышать кое-что от меня? Вы ничего не спросили меня об Эльге. Но я просто уверен — вам любопытно!
Он откровенно глумился над ней. И внезапно, не вполне отдавая себе отчет в собственных чувствах, Ксения почти взмолилась:
— Пожалуйста, не надо так говорить!
— Почему нет?
— Потому что это все портит. Здесь так красиво! Дворец просто сказочный… И я хочу насладиться всем этим…
Она едва не добавила: «… за те несколько дней, сколько мне отпущено тут пробыть», — но вовремя оборвала себя. Голос ее замер на последнем слове подобно неоконченной музыкальной фразе.
На мгновение воцарилась полная тишина — как в зрительном зале в острый момент спектакля. Затем король заговорил снова. Но голос его был совсем другим:
— После того, что вы мне наговорили во время нашей последней встречи, мне трудно понять этот теперешний ваш настрой. Как его расценить, как интерпретировать? Что прикажете думать?
Ксения задержала дыхание. Сейчас! Сейчас все раскроется… И ее, самозванку, с позором вышвырнут за те золотые ворота, под ноги солдатам в блестящих мундирах…
Нет, только не это… Нельзя предавать Джоанну. Но как же быть… Она здесь всего на несколько дней — и эти дни будут вконец испорчены, отравлены? Эта мысль казалась ей невыносимой. В первый и последний раз в жизни она будет частью того мира, о котором рассказывала ей ее мать! Нужно хранить каждую секунду из проведенного здесь времени как дарованное ей свыше сокровище, чтобы вспомнить все это, когда она вернется в Англию и начнет искать работу, и только гонорар Джоанны за это вот драматическое представление и скудное наследство, оставленное отцом, будут спасать ее от голодной смерти…
Поскольку король замолчал и ничего более не добавил к сказанному, она обернулась. В ее широко открытых глазах застыл испуг.
Может быть, она невольно раскрыла ему слишком многое? Может быть, он заподозрил, что она не та, за кого себя выдает?
А он определенно ее разглядывал — да так жадно, можно сказать, ел глазами, что она смутилась. А он неожиданно для нее улыбнулся. Это полностью преобразило его облик. Сделало его много моложе и даже еще красивее и уж точно — значительно человечнее.