Через сорок две минуты «Скорая» подкатила к заброшенной взлетной полосе в полутора километрах от аэропорта, а еще через три с половиной минуты небольшой частный самолет взлетел, оставляя внизу слепящее море, прилепившиеся к выступающим скалам маленькие причудливые беседки, белые изломы прокаленных улиц и камни, камни, камни – везде у зеленой воды.
Все в белом. Потолок белый, шторы на окнах – тоже, стулья из белого пластика, белая простыня на родном животе (Платон пошевелил рукой и убедился – это его пальцы на его животе), белый колпак на женщине в белом халате. На подоконнике в трехлитровой банке стоял огромный букет красных роз.
– Безвкусица, – сказал Платон.
– Что вы сказали? – склонился над его лицом колпак.
– Очень яркое пятно на стерильном фоне.
– Как вы себя чувствуете? – заботливо поинтересовался далекий женский голос.
Платону очень хотелось объяснить, как именно он себя чувствует – словно ему только что выдрали верхние и нижние коренные зубы справа, употребив для этой процедуры ударную дозу обезболивающего. Теперь щека онемела, губы справа тоже, язык плохо слушается, наркоз дошел даже до глаза – полуприкрытый, он не желал ни моргать, ни открываться пошире. А так как Платон, всю сознательную жизнь трепетно относившийся к состоянию зубов, наверняка сопротивлялся, то его пришлось привязать, или даже немножко побить, потому что пошевелиться нет никаких сил – все тело болит и ноет.
Платон открыл рот, пошевелил языком, потом решил ощупать зубы справа, но с удивлением убедился, что правая рука слушается плохо – не то что залезть в рот и все ощупать, пальцы едва шевелятся!
– Вот видите! – многозначительно сказал женский голос. – И вы еще легко отделались!
– Меня зовут Платон Матвеевич Омолов, – кое-как произнес Платон. – А вы кто?
– А я врач-невролог, Таисия Ивановна, будем знакомы.
– Что со мной было? – решился спросить Платон.
– Микроинсульт, – с готовностью пояснила врач. – Но не беспокойтесь, вы, верно, в рубашке родились.
– Нет, – заметил Платон, – я родился абсолютно голым.
– Вот и шутите уже, это хороший признак.
– А ноги у меня не отрезаны? Я их совсем не чувствую.
– Нет, ноги в порядке. Мы еще будем повторно диагностировать причину отсутствия реакции на раздражение, – врач откинула простыню и ткнула куда-то иголкой.
– Ой! – сказал Платон.
– Вы чувствуете? – вскочила она.
– Нет, но мне страшно, когда кто-то размахивает большущей иглой в таком месте.
– Все образуется, – она закрыла простыню. – Удачей оказалось и то, что вы упали в десяти метрах от железнодорожного полотна.
– То есть, – флегматично уточнил Платон, – под поезд я не попал.
– Нет, я хотела сказать, что вы свалились на рельсы с таким грузом сверху!.. Как минимум должны быть множественные переломы, а у вас – ничего. Скорей всего у вас еще не прошел шок, постепенно реакции восстановятся. Посетителей примите? – спросила она.
Платон задумался. Последнее, что он помнил, – это машину «Скорой помощи» и странных санитаров, дерущихся с ним. Потом, оказывается, он упал у каких-то рельсов с большим грузом на себе. Нет, одному ему не разобраться.
– Приму.
Племянники ввалились шумно и весело.
– Ну, Тони, ты и здоров! – первым делом заявил Федор.
– Остаться живым после того, как на тебя хряпнулся Федька, – кивнул Вениамин.
Дальнейшая беседа привела Платона Матвеевича в состояние полнейшей отрешенности – так иногда бывало, – отчаяние в нем превращалось постепенно в равнодушие, если стресс по силе своей превышал восстановительные возможности организма.
– Почему же он на меня хряпнулся? – медленно спросил Платон, приготовившись выслушать самый невероятный ответ, но то, что он услышал, превзошло все ожидания.
– Вы летели, считай, на одном парашюте! Твой ведь не раскрылся, потому что ты был в отключке.
– Я прыгал с парашютом? Где? Зачем?.. – спросил Платон еще тише и в дальнейшем перешел на шепот, который племянники ловили, как говорится, прямо из плохо двигающихся уст: склонившись с разных сторон, они навалились на него молодыми телами, чавкали жвачкой и дышали в лицо запахом пива и клубничной синтетики.
– Не где, а откуда! – радостно поправил его Веня. – Из самолета мы прыгали. Потому что два козла, которые с нами опять летели, оказались совсем не сбежавшими из тюряги братками, а подсадными кротами. Мы подрались и бросили гранату, а сами прыгнули.
– А ты, Тони, после хлороформа был ну совсем никакой, – вступил в беседу Федор. – Я еле на тебя парашют нацепил.
– Хлороформа?..
– Мы тебя до самолета везли в «Скорой», ты должен был выглядеть натурально, как труп, а уговорить тебя так лежать не было никакой возможности.
– Никакой? – прошептал Платон.
– Ты, Тони, очень возбудился после выстрела. Ну очень, – объяснил Вениамин.
– Это дело понятное, тут кто хочешь возбудится. По телеку новости были. Когда? – Федор вопросительно посмотрел на брата.
Вениамин задумался, потом уверенно ответил:
– Давно. Мы тебе записали на кассету, потом посмотришь. Короче, ты завалил Поню с одного выстрела. Своего, коронного. В глаз.
– Давно?.. – прошептал Платон. – Ты сказал...
– Ты давно тут лежишь, Тони, – Вениамин тряхнул у него над головой своими рыжими кудрями. – Ты вторую неделю лежишь. Тогда ты очень возбудился после удачного выстрела. Кричал, пел и все такое. Ну а если бы нас тормознули с проверкой на дороге? Пришлось тебя... это самое... хлороформом. И все тип-топ. Привезли тебя, тихого такого, к самолету и погрузили на носилках без проблем. Если бы Федька не нажал повтор последнего номера на своем телефоне, и у подсадного не отозвался его мобильник – запиликал на весь салон – мы бы долетели спокойно.
– Как это?.. – Платон смутно помнил звонок в самолете, тут же в голове его всплыло подозрение, что звонивший сидел под пледом в том же самолете. – Подсадной?
– Два! – уверенно заявил Федор. – Два подсадных. Наверное, они на нас вышли, когда мы самолет фрахтовали.
– Нам сказали, что мы полетим не одни. Двоих братков нужно было перебросить на пару часов на Украину по делам, – продолжил объяснения Вениамин. – А это совсем и не братки были, а легавые!
– Легавые?.. – прошептал Платон.
– А кто ж еще?! Кто еще может вынюхать номер моего мобильника? Совсем оборзели! – взвился Федор. – Прикинь, летят вместе с нами туда и обратно и еще имеют хамство звонить на мой телефон!! – Короче, пришлось прыгать с парашютами, – подвел итог Веня.
– Я не мог в глаз, – до Платона дошло все сказанное о его нелепом выстреле, – я никак такого сделать не мог, это не я!