– Проходных статистов, – уверенно заявил Птах. – Они мне интересны ровно настолько, насколько могут потрепать одним только присутствием рядом ваши нежные нервы. Видите? Я откровенен. Теперь ваша очередь.
– Отвык я от очередей!.. – осторожно потянулся Платон, закинув руки за голову. – У меня в ходе нашей беседы возникло такое предположение, что Богуслав, говоря о завещании на сыновей, имел в виду семейные деньги. Так, парочка фирм, парочка клубов. А вы раздули из этого возню на уровне отношений с мафией. Чего вы добиваетесь?
– Семейные денежки или мафиозные, мне один хрен, – Птах отсел от потягивающегося Платона подальше. – В нужный момент вы сами выведете меня на нужных людей. А может, Платон Матвеевич, вы мне просто черканете вот тут, в блокнотике, номера счетиков и наименования банков, а? Не надо всех, парочка-тройка... Наизусть помните? У вас ведь, как у бухгалтеров, должна быть отменная память.
– Что вы, Николай Батькович, – Платон укоризненно покачал головой, – это же будет самое настоящее оскорбление взяткой офицера при исполнении. Да и с памятью у меня после болезни проблемы. Давайте лучше поговорим о женщинах.
– О женщинах? – разочарованно спросил Птах.
– Ну да. Об Авроре, к примеру. О домработнице.
– Хотите разговаривать о домработнице? Ну что ж... Не замужем, не состояла, не привлекалась. Последнее место работы – администратор московского фитнес-клуба.
– Она ненормальная, – уверенно заявил Платон. – Зачем администратору фитнес-клуба идти ко мне в домработницы?
– Вопрос понял, – по-деловому отреагировал Птах. – Выясним. Хотите, я с ней поговорю? Прямо сейчас.
– Сейчас не выйдет. Она пьяная, лежит в кухне на полу, пристегнутая к батарее наручниками.
– Фу! – укоризненно заметил Птах.
– Да, я такой! – Платон встал.
Они прошли в кухню. Авроры не было ни на полу, ни под столом, ни на диване. Поблескивая, висели на трубе у батареи застегнутые наручники.
Решив хоть как-то употребить присутствие Птаха себе на пользу, Платон решил выяснить, какие неприятности грозят его племянникам в связи с несанкционированным захоронением Богуслава.
– Да хрен с вами, Омоловы, – отмахнулся Птах, брезгливо скривив сочный рот. – Вы не обо мне беспокойтесь. О братве пусть племянники подумают. Братва не поймет – никого не пригласили на такое торжественное мероприятие.
– Я еще хотел сказать... Пропавшая личинка богомола...
– Знаю, – кивнул Птах. – Сперли вещественное доказательство.
– Это не я.
– Знаю. И с большим интересом прослежу, что из этого получится. – Птах решительно направился к выходу.
– А что из этого должно получиться? – догнал его Платон. – Хотите привлечь племянников к ответственности?
Задрав голову, Коля Птах весело посмотрел в лицо Платону:
– Зря вы тогда в моем кабинете не просмотрели материал по богомолам более внимательно. Зря. Передайте вашему садовнику, что через три-четыре месяца детки вырастут и войдут в стадию половой зрелости. При условии, конечно, правильного и обильного питания, – уточнил он, ткнув в живот Платону пальцем. – Самки, кстати, могут вырастать до семи сантиметров в длину! Самцы поменьше.
– И что? – не понял Платон. – Эти насекомые все равно долго не живут. Если я правильно запомнил, к зиме умирают. Месяца через три-четыре.
– Платон Матвеевич! – воскликнул Птах, в странном азарте блестя глазами. – Эти три месяца они плодятся! Вы у нас кто? Бухгалтер? Ну так посчитайте! В оотеке может быть до трехсот яиц. Это триста маленьких богомольчиков. А самка склеивает не одну оотеку. Выходит в среднем по тысяче потомков. От одной самки! А сколько у вас самок вывелось в оранжерее, знаете? Хоть кто-нибудь знает?
– Ерунда все это, – пробормотал пораженный Платон. Его воображение напрочь отказывалось равномерно расселить в оранжерее тысячу насекомых, по семь сантиметров каждое.
Они услышали шум в коридоре и вышли. Федор тащил из ванной мокрую Аврору, кое-как обернутую махровой простыней.
– Что опять?! – простонал Платон.
– Ничего, Тони, – племянник изображал бодрую улыбку, пока Аврора пинала его ступней в лодыжку. – Жрать охота. Решил напомнить кошелке о ее обязанностях. Представь, она валяется в твоем жакузи, кофе хлебает и курит ментол. Вот, попросил вежливо приготовить нам завтрак, а она сопротивляется.
– А действительно, почему бы нам всем не позавтракать? – потер ладошки Птах. – Вы, Федор Богуславович, отпустите дамочку, она оденется и сразу же приготовит омлет, так ведь?
Нервно подергиваясь, Аврора сердито простучала босыми пятками в кухню.
Через полчаса все собрались там за столом. Платон с изумлением разглядывал огромный омлет на сковороде. Восхищенно крякнув, Птах встал и бесцеремонно залез в холодильник.
– Чего рыскаете? – любезно поинтересовалась Аврора.
– Спасибо, уже нашел! – Птах открыл пакетик с тертым сыром и посыпал омлет.
– А я люблю с оливками, – намекнула Илиса.
Теперь Платон встал, достал банку оливок и выложил их на омлет. – Не возражаете? – он показал баночку с маринованными улитками.
Никто не возражал. И между оливками на тертом сыре удобно расположились скользкие тушки улиток.
– А я когда был маленький... – мечтательно заметил Веня, – почему-то ел омлет со сладким.
Аврора резко дернулась, вставая из-за стола. С грохотом упала табуретка. Женщина, спеша, как на пожар, подняла сиденье дивана, достала литровую банку. И только когда открытая крышка звякнула, упав на стол, когда ложкой были выужены на блюдо ягоды, все поняли, что в банке был вишневый компот. Аврора не успокоилась, пока не достала все вишни, потрясла их в небольшом дуршлаге, чтобы стекли, и быстро рассыпала по омлету, который теперь больше напоминал странно украшенный торт.
– Так, Венечка? – спросила она, облизывая руку, с которой капал красный сок. – Чего уставились? – она резко сменила тон, осмотрев остолбеневших присутствующих. – Каждый добавляет, чего любит!
– Ну, если каждый... – Федор встал и полез в холодильник.
Через три минуты вся лепота на омлете была засыпана рубленой розовой ветчиной.
– Ох, граждане!.. – только и смог восторженно вымолвить Птах.
Концентрированный компот разлили по бокалам. Федор добавил в свой водки. Платон – холодной минералки, Веня и Илиса – шампанского, Птах – кубинского рома, а Аврора выпила, не разбавляя.
– С косточками было бы вкусней, – заметила она, вставая, чтобы убрать со стола.
Женщина подошла к раковине, сначала сполоснула банку, потом капнула на губку немного моющего средства и засунула ее в банку, тщательно натирая стекло изнутри.
Не в силах отвести глаз от ее руки, Платон вдруг отметил, как легко, без напряжения кисть Авроры вошла в отверстие, и от этого ему почему-то стало муторно и страшно. Наручники... Все еще висят на трубе. Естественно, с такой узкой кистью Аврора стащила браслет. Смутное воспоминание, забытое ощущение – когда-то он уже восторгался узкой рукой, легко, без напряжения проникавшей в горлышки банок, ему знаком этот изгиб у косточки, этот изогнутый мизинец!