– Вот я и дошла до истерики, – улыбнулась она сквозь слезы Алисе. – Точно, это Лотаров меня напоил какой-то гадостью! А с другой стороны – привыкнуть к такому невозможно. Представь, мы с коллегой приехали женщину допросить в роддом, дело было глубокой ночью, и медперсонал родильного отделения вышел к нам, как в фильме ужасов, с кровавыми масками на лице! Две акушерки, врач-гинеколог и дежурный анестезиолог – все с мордами, выпачканными кровавой слизью из пуповины роженицы. Вот это было зрелище! Коллега мой, конечно, сразу потребовал нашатыря, а они нам объясняют, что эта самая слизь из пуповины – лучшее косметическое средство от морщин!
Прочитав подписи под инструкцией, Алиса без сил опускается в кресло.
– Что? – спрашивает Пенелопа, посмотрев на ее лицо. – Тебе плохо? Извини, я разболталась, я давно ни с кем так откровенно не говорила. Ну, не огорчайся, в конце концов, любой прагматик тебе скажет, что если все это идет на пользу живущим, так тому и быть! Я только хотела объяснить тебе, какая жестокая будет борьба, если уже составлены подобные инструкции, если само государство…
– Фрибалиус… – шепчет Алиса, бросает бумаги на пол, кладет на стол руку, а на руку – голову.
– Что ты сказала? – не расслышала Пенелопа, но на всякий случай метнулась к столику у окна и захватила бумажные салфетки. – Ты только не злись, пожалуйста, не надо крови, ладно? В этом деле самое ужасное – коммерция, понимаешь! Когда голодная женщина приходит на аборт и получает определенное предложение от бизнес-доктора и согласна выносить, а потом продать на органы пятимесячного зародыша из своего живота! Ладно, не будем больше об этом говорить, успокойся и извини меня. Я сама себе иногда напоминаю Дон Кихота, тоже, дурочка, нашла свою мельницу… Вот, возьми салфетку. В конце концов, сделай женщина вовремя аборт, это ведь тоже своего рода убийство, только тогда его назовут свободным выбором. Алиса, я не хочу говорить о твоих подвигах моим коллегам, давай по-хорошему покопаемся в информации на дискете, я приглашу специалиста…
Пенелопа собирает с пола упавшие бумаги и не обращает внимания на подписи, а там – третья снизу: доктор медицинских наук, профессор Фрибалиус.
– Я не злюсь, – захватывает Алиса в руку салфетку.
– Ты мне не веришь?! – вдруг угадывает ее состояние Пенелопа.
– Я никому не верю. Я больше не хочу говорить. Я сейчас начну плакать.
Пятница, утро, снег и дождь. Алиса плачет.
Джип Игоря Анатольевича Мазарина с двумя его охранниками и трупом юриста Козлова в багажнике в полшестого утра уже отъехал на достаточно большое расстояние от Москвы, когда его подрезали неприметные «Жигули» с мотором от «Лендровера». После взаимных оскорблений друг друга и оскорблений родственников по материнской линии, братья Худощеповы и охранники Мазарина достали оружие, и так получилось, что у братьев оказалось пять стволов, а у охранников всего три. Получив ключи от джипа, братья Худощеповы осмотрели автомобиль, нашли в багажнике труп юриста Козлова, обсудили, с какого расстояния надо выстрелить в голову, чтобы образовалось такое, подняли с земли охранников, отряхнули их и даже вытерли одному кровь на лице огромным клетчатым платком, после чего попросили – конкретно! – указать место, куда теперь вывозятся отходы разборок. Охранники рассказали про заветное озеро, обещали на все потратить не больше трех часов, а в следующий раз, если поедут по этой дороге и по такому же важному делу, цеплять к заднему стеклу табличку, чтобы не было недоразумений. И были отпущены с богом.
Суббота, вечер. Алиса плачет.
Пришел в прачечную следователь Лотаров, хотел было ее допросить на предмет исчезнувшего чемоданчика юриста Козлова (по показаниям оперативника Кривцова, у юриста в электричке был при себе чемоданчик), но сам стал от жалости сморкаться в заветный платок и был со скандалом вышвырнут Пенелопой за дверь.
Пришли в прачечную двое в штатском, пили чай с Пенелопой. Пенелопа нервничала, потому что с утра больше трех часов копалась в банковских кодах, а чтобы провести полный поиск по некоторым банкам, ею был сделан запрос в Службу. Узнав о запросе, двое в штатском и пришли на чай. Посетовали, что Пенелопа Львовна не справляется с заданием, что счета «Медикуна» оказались пусты, а следов перевода – никаких, а бухгалтер утонул, а деньги большие, можно сказать даже – огромные деньги. И смотрели при этом бывшие коллеги Пенелопе в глаза с пристрастием и таким усиленным служебным рвением, что ей пришлось напомнить – она работает по этому делу не для обнаружения денег, а для обнаружения заказчиков на естественное выращивание эмбрионов для последующей трансплантации, а на деньги ей плевать! А двое в штатском не верили, что на такие деньги кто-то может плевать, и довели своими подозрениями Пенелопу до тихой, исступленной ненависти. А так как в присутствии бывших коллег Пенелопа всегда старалась держать и свою ненависть, и исступление в рамках приличий и со временем достигла в этом совершенного профессионализма (зря, что ли, столько лет занималась психиатрией), то отразилось это только на чае. Он был пресным, без сахара, молока, без лимона, без вишневого ликера, о котором все бывшие коллеги, ранее посещавшие Пенелопу, всегда вспоминали с восторгом. А когда один из бывших коллег попросил посетить туалет, то оказалось, что в прачечной нет воды, ни холодной, ни горячей, и после этого мужчины, конечно, ушли очень быстро.
Воскресенье. Полдень. Подморозило, подул северный ветер. Москва в ожидании обещанных морозов подставила ветру грудь нараспашку и щеки для румянца. Алиса как посмотрит в окно, так нет-нет – и заплачет, поэтому Пенелопа отвела ее в Париж, задернула на окнах тяжелые занавески, поставила музыку и тарелку с яблоками и бутербродами.
– Ешь!
Вторник. Алиса уже не плачет, а только конвульсивно икает от утомления.
Грудь нараспашку даром не прошла, полгорода закашляло, зачихало, стали лопаться трубы горячего водоснабжения, дороги завалило снегом, и было объявлено повсеместное наступление стихийного бедствия, а граждан даже просили не выезжать на автомобилях без особой надобности.
Икающую Алису в этот день познакомили:
с Чучуней – маленькой вертлявой старушкой, сыпавшей вперемешку французским, китайским и польским, тут же исполнившей перед Алисой шпагат в воздухе – стоя – и подарившей ей собственноручно сплетенную из бисера «фенечку»;
с Колобком – толстым лысым дауненком неопределенного возраста, живущим в соседнем подъезде этого же дома, никогда не опаздывающим на работу – мыть, убирать, протирать, заваривать чай, – не расстающимся с пылесосом и тряпкой, подарившим Алисе леденец на палочке и резиновые перчатки красного цвета;
с Королевой – высокой зеленоглазой брюнеткой, красавицей лет тридцати, выполняющей поручения особой важности, имеющей, кроме огромного гардероба для работы, еще восемнадцать париков и двадцать четыре пары туфель, подарившей Алисе стреляющую кислотой авторучку;
и с Ириской, желтоволосой и кареглазой хохотушкой на девятом месяце беременности, которая в декрете, но специально для знакомства пришла в этот день в прачечную вместе с сыном – надменным мальчиком лет двенадцати, и Алиса с удивлением узнала, что мальчик этот – единственный в прачечной, кто занимается именно стиркой! Он принимает редкие дорогие заказы, сам делает стирку и химчистку, для чего есть специальное помещение, куда он впускает посторонних только в белом халате и бахилах. Мальчик подарил ей пузырек с прозрачной жидкостью, сказал, что это его личное изобретение и что пятна крови, вина и кофе, потертые этой жидкостью, исчезают с ткани любого типа за девять секунд, а Ириска подарила пузырек с фиолетовыми чернилами для шоковых представлений – если плеснуть ими на белую рубашку, получается очень эффектно, а исчезают эти чернила сами по себе и с ткани, и с бумаги за тридцать семь секунд.