– Потеешь? – скривился сын Ириски.
– Да, потею! А когда я сильно разозлюсь…
– Об этом уже все знают, – перебила Королева. – У тебя кровь из носа течет. Пенелопа, слышишь, она еще и потеет, хватит ей микрофоны цеплять.
– Я не цепляю ей микрофоны, я их ищу!
– Алиска, ты когда сильно пугаешься, у тебя мурашки по коже бегают? – заинтересовалась Чучуня.
– Да. Бегают! И очень писать потом хочется, а что?
– Отлично!
Чучуня обрадовалась и сообщила, что последний свой заказ выполняла в китайском бойцовском клубе, что кровищи после нелегальных боев бывает, как после хорошей перестрелки, что главный китаец сразу же оценил ее умение справляться с подобными неприятностями и знанием китайского языка, что…
– Чучуня! – хлопнула по столу ладонью Пенелопа. – Что ты хочешь сказать?!
– Электронный датчик на мурашки, – коротко отрапортовала Чучуня.
– Что это такое? – опешила Пенелопа.
– Ну вот, так всегда, сначала не дают все объяснить подробно, потом удивляются. Китаец подарил мне цепочку с электронным датчиком на мурашки. Вот!
Чучуня протягивает руку. На ее запястье тонкая цепочка белого металла.
– Я хотела предложить нацепить цепочку Алисе. И как только ее кто-нибудь напугает, она покроется мурашками, а мы услышим сигнал.
– Впервые слышу! – фыркает Пенелопа, внимательно рассмотрев застежку. – И как это работает?
– Как только появляются мурашки, срабатывает приемник. Пи-пи-пи! Он начинает пищать.
– А где этот приемник? – заинтересовалась я.
– В сумке валяется.
Ириска приносит сумку Чучуни, ее содержимое вываливают на стол. Королева указательным пальцем откатывает в сторону помаду, духи, флаконы с растворителями, зажигалку, упаковку анальгина, о! Презерватив. Мы сначала смотрим друг на друга, потом – синхронно – на сына Ириски.
– Не отвлекайтесь, девочки, – Чучуня накрывает презерватив ладонью. – И хватит копаться в моей личной жизни. Приемник – это упаковка таблеток.
Осматриваем два ряда запаянных в пластик таблеток, по шесть в каждом.
– Ну? – я киваю на цепочку. – Изобрази!
И тут Чучуня заявила, что она столько всякого повидала в своей жизни, что разучилась пугаться. Она сказала, что у нее больше не срабатывает этот рефлекс, она не кричит, не падает в обморок и уж тем более не покрывается мурашками, даже когда ее в полвторого ночи на пустой улице со страшным ревом окружают на восьми мотоциклах накурившиеся роллеры и требуют раздеться догола.
– Так не бывает, – растерянно смотрит Пенелопа. – Все чего-то боятся!
– Бывает, – машу я рукой. – Я знаю такого мужчину.
– А какого черта ты тогда ее на себе таскаешь? – раздраженно спрашивает Королева.
– Нравится она мне! Алиса, примерь.
– Но как же тогда проверить этот приборчик? – интересуется Ириска.
– Это очень просто, – отвечает ее сын. – Мы выставим Алису на улицу без одежды. Она покроется мурашками не от страха, а от холода!
– Эй! – кричу я уже от двери, куда меня толкают Королева и Чучуня. – Если вы сейчас же не прекратите, я разозлюсь! А когда я злюсь!..
– Ну на одну минуточку, ну пожалуйста, – просит Чучуня. – Мы должны быть уверены, что он работает, тебе же носить!
– Ну ладно, извращенки, я вам это припомню!
Оказавшись на ступеньках, оглядываюсь. Вечереет. Зажигаются фонари. В кафе на той стороне площади наверняка все служащие уже заготавливают селедку, чистят ее и режут на мелкие кусочки… Холодно, однако. Поеживаюсь. У ступенек останавливается такси. Выходит высокая женщина в длиннющей норковой шубе. Она эту шубу еле вытащила за собой из машины, а в правой руке у нее сверток. Голова не покрыта, пушистые волосы раздувает ветер. Достала очки, нацепила их и внимательно меня рассмотрела. Мне стало не по себе. Немного страшно – уж очень она похожа на волшебницу, – но навряд ли этот страх проявится потоотделением. И мурашек тоже не наблюдается. Сняла очки, читает надпись.
– Как тебя зовут? – спрашивает она вдруг.
– Алиса, – я начинаю пританцовывать.
– Что ты здесь делаешь?
– Жду, когда появятся мурашки, – зубы мои начали стучать.
– Алиса – а потом как?
– Ген-надьевна Ка-кат-т-тран.
– Вот как, – кивает женщина, снимает шубу и набрасывает мне на плечи. – Алиса Катран?
– Не над-д-до, – отказываюсь я, – так у меня никогда не будет мурашек.
– Ты единственный ребенок Кемира, признанный им официально, – заявляет женщина.
– Как эт-т-то? Я не его ребенок!
– Это уже не важно. Ты работаешь в прачечной? Отлично. Значит, это ты нашла письма в моем доме?
Молча киваю.
– Я не знала, что они кому-то понадобятся, и забрала с собой. А когда узнала, сразу вернула.
– Молодец. Где он?
– Кто?
– Где Кемир, ты знаешь?
– Нет, – опускаю голову пониже. – Возьмите шубу, замерзнете. Вы пришли заплатить? Не надо. Я же ничего не искала, просто вернула, и все.
– И тем не менее я очень рада, что встретила тебя. Ты потрясающе хороша, я его понимаю. Поставить на карту жизнь ради хорошенькой девушки, это в его стиле. Ну что ж, тогда это – тебе.
Мне протягивают сверток. Что-то плоское, упакованное в плотную бумагу, сантиметров восемьдесят на шестьдесят.
– Иди в дом, простудишься!
Шуба ушла с моих плеч, женщина села в такси, прощай, волшебница! Я решила немедленно посмотреть, что мне всучили, и стала разрывать бумагу, а она все никак не давалась, еще мешала бечевка, но наконец бумага содрана, в моих руках оказалась картина в раме, я ее разворачиваю лицом к себе и застываю. Это портрет моего отчима в черно-красных тонах – красное у него лицо, как в отблесках пламени, а черные – мантия и шапочка магистра на голове. Какой там страх! На меня накатил настоящий ужас, подмышки тут же вспотели, я бросилась к двери, она распахнулась, Ириска хотела было набросить на меня теплую шаль, но уперлась в картину, которую я выставила перед собой как щит, чтобы лицо молодого корейца было подальше от меня, а Чучуня радостно кричала: «Работает! Работает!» – и в ее руке еле слышно пищала упаковка анальгина.
В восемь тридцать утра за мной приехала «Волга». Шофер учтиво взял рюкзак двумя пальцами за лямку, положил его на переднее сиденье, а мне открыл дверцу сзади.
– Проблемы? – поинтересовался он минут через двадцать, вероятно, заметив в зеркальце мою напряженную позу.
– Да как вам сказать… Я вообще-то нахожусь под следствием в данное время, но суд отложен до середины января.