– А вы ей все причины похищений перечислили? Ну, тогда должны были указать и медицинские потребности.

– Это не медицинские потребности, – кивнул Старик на бумаги, – это используется как материал для поделок. Могло мне такое прийти в голову?

– В какой-то степени, как и Кунсткамера Петра, подобный материал служит и для просветительских целей. Не забудьте, первые лекари-профессионалы появились только после изучения на трупах строения и аномалий человеческих органов.

– Эти скульптуры – поделки из трупов, и выставляются они на потребу толпы, которой приелись лицедеи, телевидение и живые звери в клетках, – возмутился Старик. – Если действительно окажется, что Антон Капустин пропал из-за подобной потребности, такая причина и рядом не стояла с медициной!

– Как же это называть? – скептично хмыкнул Колпаков.

– Поделками, – отрезал Самойлов. – А пропавших из-за этого людей – поделочным материалом! – Он встал и попросил: – Устройте мне встречу с Башлыковым.

– Сейчас? – посмотрел на часы Колпаков.

– На днях. Я позвоню, если найду связь между пропажей мальчика и этой фирмой.

– Покажете мне дело о пропаже ребенка? – встал и Колпаков, прощаясь. – Какая у него была аномалия? Хвост, жабры?

Самойлов остановился в дверях. Медленно повернулся, и Колпаков увидел на его лице странное озарение. Старик закинул руку себе за плечо, напрягся, как будто хотел почесать спину, но не доставал, и прошептал:

– У него на спине… Сложенные крылья. Да, крылья! Самые настоящие, я же видел рентгеновский снимок из медицинской карты, а все почему-то твердили: наросты, наросты…

Скотч

Прохор Аверьянович под утро вошел в свою квартиру и обнаружил девочку Леру на диване в гостиной. Она лежала со связанными руками и ногами – ноги были замотаны скотчем почти до колен. Стараясь справиться с дрожью в руках, Самойлов встал на колени и начал развязывать полотенце, которое закрывало Лере рот. Больше всего его испугало это кухонное вафельное полотенце с подозрительными пятнами, похожими на кровь. Во рту девочки оказался еще и мужской носовой платок.

– У тебя шла кровь из носа? – тихо спросил Самойлов, вытаскивая этот платок из ее рта за уголок, как фокусник из шляпы – медленно, осторожно. А платок все никак не кончался, Лера мычала, отплевывалась и мотала головой.

– Нет, кровь у меня была совсем из другого места, – ответила девочка и повернулась к Самойлову спиной, чтобы он занялся ее руками.

Скотч не отдирался. Старик поискал ножницы в ящике комода, посмотрел в коридоре у зеркала и пошел на кухню, бегло осмотрев все комнаты и ванную.

– Это ведь платок Гоши? – словно невзначай поинтересовался он, осторожно прорезая ножницами щель в перемотках прозрачного скотча на ее запястьях.

– Наверное, его. Судя по запаху.

– И что здесь произошло?

– Игорь Максимович меня изнасиловал, – просто ответила Лера, растерев освобожденные запястья и занявшись скотчем на ногах.

– Как это?… – не поверил Самойлов, отчего и сморозил подобную глупость. Он тут же поправился, пряча глаза: – Я хотел сказать – этого не может быть, Гоша…

– Почему не может? – удивилась Лера. – Я недостаточно соблазнительно выгляжу?

Самойлов внимательно осмотрел ее лицо с красными пятнами вокруг рта и мелко дрожащим подбородком. И светлые глаза, которые за линзами слез казались мерцающими кристаллами хрусталя в чистой воде, отражающей пасмурное небо.

Она освободила ноги и постаралась оттянуть длинную футболку вниз, чтобы прикрыть наготу. От этого жеста Самойлову стало так тошно под сердцем, что он сразу понял – девочка не врет.

– Где он?! – прошипел Прохор Аверьянович.

– Вешаться пошел, – так же спокойно ответила Лера. – Я сразу предупредила, что несовершеннолетняя! – повысила она голос, видя растерянное выражение лица Самойлова. – Я говорила, что не хочу этого! А когда он… когда он все сделал, я сказала, что отомщу. Что ты так смотришь? Это было самое настоящее насилие, я так и сказала. Еще я сказала, что отсутствие свидетелей в данном случае, конечно, будет затруднительным моментом для следствия, но медицинское освидетельствование и анализ спермы…

Старик не выдержал, резким движением притянул ее голову к себе и зажал ладонью рот. Чтобы прекратить этот леденящий душу поток слов.

Лера оттащила его пальцы вниз к подбородку и вздохнула:

– Вот и он так же. Сказал, что, если я не замолчу, он заклеит мне рот. Что слышать меня больше не может. Чтобы я не сопротивлялась при затыкании рта, он обмотал мои руки скотчем.

– А ноги?… – прошептал Самойлов, убрав ладонь с ее лица.

– А ноги он потом обмотал, когда я пошла смотреть, как он будет вешаться. Я кричала… То есть мычала, бегала следом и мешала ему войти в кладовку.

– В кладовку… – кивнул Старик, будто и не ожидал ничего другого. Потом дернулся, посмотрел на девочку и вскочил: – В мою кладовку?!

– Ну да. Там удобно – крюк в потолке и лестница есть.

– Ты хочешь сказать, что Гоша… – Самойлов ослабел ногами и некоторое время не мог двинуться с места. – Что он сейчас висит в моей кладовке?…

– Не знаю. Думаю, он там… лежит, – задумчиво предположила Лера. – Раздался грохот, а потом стон и еще какие-то звуки, потом опять грохот. Если бы он просто оттолкнул стремянку и повис…

Не дослушав, Самойлов бросился в спальню. Ему казалось, что он бежит, но ноги волочились очень медленно…

Веревка

Дверь в кладовку была открыта, в проеме виднелась упавшая стремянка. Задержав дыхание, Самойлов подошел и увидел лежавшего рядом со стремянкой Гошу с веревкой на шее. Он переступил через лестницу одной ногой, чтобы дотянуться до шеи напарника, нащупал слабое биение крови и посмотрел на потолок. На крюке болтался обрывок веревки. Это была старая, изношенная веревка, Старик не пользовался ею лет двадцать, но на новую квартиру забрал с собой, как и ледоруб, и альпинистские ботинки – в память о горных странствиях в Армении.

– Не трогайте его с места, – сказала Лера, щелкнув выключателем. – Помогите оттащить стремянку, я посмотрю, что с ним, – oна уже была в джинсах, с мокрой от скорого умывания челкой.

– Я иногда ходил один в горы, и не в горы совсем, а так, не больше двух тысяч метров… – бормотал Самойлов, оттаскивая стремянку и не в силах отвести взгляд от шеи Гоши. – Веревка вся истлела, вот удача, на кой черт я, старый дурак, вообще притащил ее с собой?…

Обмирая, он вспомнил, что сам недавно подумывал именно об этой веревке. Представил себе, как валялся бы сейчас с оборванным концом на шее… Еще Самойлов подумал, что предметы имеют особенность соответствовать своему предназначению или тоже, как и люди, вынуждены идти на поводу у намерений своего первого хозяина, творя беду.