– А мы послу-у-ушные! – с радостью подхватил Елисей. – Мы на такие завалы – всегда пожалуйста!
– Там посмотрим, – сказала женщина, уходя.
– А как бы телефончик ваш… – начал было Афоня, но Виктор его одернул.
– Замолчи. И так вляпались в неприятности, ты еще хочешь дополнительной информации? Чтобы было что на допросе выложить?
Женщина обернулась – яркое живое пятно в пыльном мареве завалов.
– Я сама позвоню. Если вы примете правильное решение.
На это Елисей флегматично заметил:
– Как же!.. Знаю я такое кидалово. Позвонит она, а даже имен не спросила.
– Дурак! – постучал себя по лбу Абакар. – Она же ясновидящая!
– Ерунда, – отмахнулся Елисей. – С какого хрена мы, по ее словам, послезавтра отсюда улетим? Тут пахать и пахать немерено.
Через день они улетели – Виктор Лушко с подозрением на лихорадку, а трое его товарищей с ее первичными признаками.
Марго позвонила Виктору Лушко, как только его усадьба во Владимирской области была достроена. Афоня, купивший себе большую квартиру в Москве, удивился:
– Ты чего в такую даль забрался?
– Во-первых, мне это место кажется более безопасным, чем город. А во-вторых, не могу жить в квартире, где Надежда умирала.«…Заболела раз у одного богача жена и почувствовала, что конец ей приходит. Подозвала она свою единственную дочку к постели и говорит:
– Мое милое дитя, будь скромной и ласковой, и господь тебе всегда поможет, а я буду глядеть на тебя с неба и всегда буду возле тебя…»
Братья Гримм. «Золушка»– Ты не можешь этого помнить! – заявила сестра Маринка.
– Могу.
– Не можешь! – вступила сестра Иринка. – Тебе было всего два года.
– Я помню, – настаивала Зоя, покраснев скулами, что предвещало близкую схватку.
– Если помнишь, скажи, в каком платье ты была?
– Я была в ночной рубашке. – Маленькая Зоя посмотрела на сестер исподлобья.
Сестры раздосадованно переглянулись.
– Тебе все отец рассказал, – предположила Маринка. – Что это такое – «господь всегда тебе поможет…»? Твоя мать не могла так говорить, это Средневековье какое-то.
– «Мое милое дитя…» – передразнила Иринка.
Поэтому Зоя напала сначала на нее.
Когда на шум прибежали взрослые и растащили дерущихся, отец стал в который раз стыдить старших дочек:
– Дылды недоразвитые, она же меньше вас!
Дочки возразили:
– Она первая начала, а мы нормальные, доразвитые!..
А потом, когда две женщины из гостей повели младшую, Зою, умыться и переодеть рваную одежду, девочка сказала, что все дело в птицах.
– Что ты такое бормочешь? – спросила гостья.
– Когда на могилу кладут печенье и конфеты, на поминках. Они всегда потом пропадают, – объяснила Зоя. – Я, маленькая, думала, что мама их забирает себе… – Стушевавшись под напряженными взглядами взрослых, девочка неуверенно уточнила: – Вниз… – и показала пальцем в пол.
Одна из женщин оказалась психологом, и даже с ученой степенью. Она тут же стала объяснять второй гостье, что у девочки нормальная реакция на смерть матери, а с сестрами она постоянно дерется, потому что…
– Восемь лет уже прошло. Не слишком ли много для такой «нормальной» реакции? – перебила ее гостья, близко знакомая с историей девочки.
– А почему я дерусь с сестрами? – спросила Зоя.
– Успокойся, – психолог ласково потрепала ее по голове, – все в детстве дерутся со своими сестрами и братьями. Это естественное поведение взрослеющих млекопитающих… – Она задумчиво изучала клок темных волос, оставшийся в ее руке после случайной ласки. – Становление навыков выживания…
– Это странно, – заметила девочка, – потому что они не мои сестры.
– А чьи? – брезгливо содрогнулась психолог, тряся рукой с волосами над раковиной.
– Они папины дочки.
– А ты чья дочка?
– А я – мамина и птицына.
– Не поняла, – вынуждена была сознаться психолог, не реагируя на жестикуляцию второй гостьи.
Та пыталась объяснить ей полную бесперспективность и даже опасность подобных бесед с девочкой.
– Прекрати, Мара, ты же не глухонемая, – пристыдила ее Зоя. – Это птицы съедали с могилы печенье и конфеты. Мама сказала, что будет глядеть на меня с неба и всегда будет рядом.
Она ждала, переводя взгляд с одного лица на другое. Реакции не последовало. Освободив наконец руку от волос, психолог решила перевести беседу в другое русло.
– Тебе не больно? – Она показала на голову девочки.
– Ерунда, – отмахнулась Зоя. – Вот тут, видите… – подняв волосы на затылке, она наклонила голову вниз, – два шрама. Вот тогда было больно. Мне их зашивали. Вон еще на коленке и на плече. На плече укус. Глубокий! Врач сказал, что шрам останется навсегда.
– У меня тоже есть шрам на коленке, – неуверенно заметила психолог. – Я в детстве упала…
– А кто упал на вас?
– На меня?
– На вас упала парочка сестер или братьев?
Психолог была вынуждена сознаться, что – нет. Никто на нее тогда сверху не падал.
– Вот видите! – снисходительно заметила Зоя. – Вы каких птиц любите?
– Я?.. Всяких. Нет, подожди, я не люблю ворон, – определилась психолог, справившись с неожиданной сменой темы разговора.
Вторая гостья, осмотрев лицо Зои, ушла, оставив их в ванной вдвоем.
– А горлиц любите? – настаивала девочка.
Психолог была вынуждена сознаться, что понятия не имеет, как выглядит горлица.
– Я тоже не знаю, – грустно заметила Зоя. – Мама всегда будет рядом со мной при помощи птиц. Так и в книжке написано. Птицы помогут выбрать чечевицу из золы, когда понадобится. «Хорошую – в горшочек, поплоше – ту в зобочек». И они обязательно выклюют моим сводным сестрам глаза.
– Как это? – От удивления психолог села на резную скамью у стены.
Зоя подсела к ней.
– Это будет на свадьбе. Когда принц наконец определится и мы поедем в церковь жениться, сестрички захотят сесть рядом со мной в свадебной повозке, украшенной цветами. А у меня на плечах будет сидеть по голубю. Они выклюют одной сестре левый глаз, а другой – правый.
В ванную вернулась вторая гостья со льдом в полотенце. Она заставила Зою поднять лицо и приложила лед под левый глаз.
– А когда мы будем возвращаться из церкви, одноглазые сестры поменяются местами, чтобы хорошенько меня видеть, и птицы выклюют им еще по глазу.