— Надоело мне здесь! Надо было уйти с этими двумя рувинами, пока была возможность! И о чем я только думала?
— Мне кажется, ты хотела насолить своей матери, — напомнила Таффи.
— Ну да, верно.
— А кто она, твоя мать? — спросила Дженнифер Т. — И почему она хочет продержать тебя здесь до Рваной Скалы?
— Моя мать — Шелковица, королева этого холма. — Роза-Паутинка выпрямилась во весь свой рост, достав головой до колена Дженнифер Т. Ее шапочка изображала стебли вьющихся роз, сплетенных в виде паутины. Перо на шапочке гордо затрепетало. — Вы разве не знали, что я принцесса?
Дженнифер Т. эта новость почему-то не слишком удивила. Она переглянулась с Таффи, и они обе кивнули.
— Так за что же вас все-таки засадили сюда, ваше высочество? — спросила Дженнифер Т.
— Я здесь потому, что мать у меня — старая черепаха с колючим каштаном вместо сердца! — заявила принцесса. — А все остальные — старые хрычи и хрычовки, напрочь лишенные воображения.
— А что они, по-твоему, должны были себе вообразить? — поинтересовалась Таффи.
— Вот-вот. Что ты такое натворила?
— Что натворила, что натворила! Я подала им мысль, только и всего. Простую, но блестящую мысль, которая изменила здешние порядки в лучшую сторону. Так думали все — на первых порах, во всяком случае. А потом все почему-то испортилось.
— А о чем была эта мысль? — спросила Дженнифер Т.
— О бейсболе, о чем же еще. — Роза-Паутинка снова забегала взад-вперед. С каждым словом она все больше горячилась и размахивала куклой, держа ее за волосы. — Ладно. Мысль, допустим, была не моя, но я ее усовершенствовала!
— Койот, — с внезапной уверенностью сказала Дженнифер Т.
— Ну, игру ведь тоже он изобрел, правильно? Почему же он не может вносить в нее изменения? Не просто же так его зовут Передельщиком. Он так и сказал мне, когда мы встретились с ним в лесу. Обдумай этот вопрос на досуге, сказал он, и если у тебя хватит честности признаться в этом самой себе, ты поймешь, что эта игра… — Тут принцесса немного заробела и понизила голос. — Что эта игра — сплошная скука.
Дженнифер Т. нахмурилась. Роза-Паутинка ей с самого начала не понравилась, и теперь она понимала почему.
— Ну, не сплошная, — торопливо поправилась Роза-Паутинка, перехватив ее уничтожающий взгляд, — а местами. Возьмем пример, который привел мне Койот. Разве не скучища, когда питчер выходит отбивать? Он, если и снимает биту с плеча, то машет ею, будто мух отгоняет, а через три-четыре подачи вообще выбывает — надо же! Так вот (это Койот сказал, и я ничего не смогла ему возразить): зачем питчеру браться за биту? Вот и все, стоит только подумать немного. Пусть за питчера бьет кто-нибудь другой. Какой-нибудь ветеран, у которого ноги уже не те. Или прирожденный бомбардир, который неважно ловит и бегает, зато по мячу лупит только так. Кто-нибудь, кто…
— Игра с назначением отбивающих. — Дженнифер Т. взяла с пола тростниковый стебель, смочила его из ковшика и положила Клеверу на лоб. — Правильно тебя сюда засадили.
Роза-Паутинка плюхнулась на свое место и умолкла, печально глядя на сморщенное куклино личико.
— Меня осудили не только за это, — сказала она. — Все было намного хуже.
— А что случилось-то? — Дженнифер Т. пожалела немного о своих суровых словах.
— Не надо было мне этого делать. Даже если я соглашалась с ним, не надо было его слушать. Но он предложил мне награду за то, что я поделюсь этой мыслью со своим племенем. Предложил то, чего мне очень хотелось.
— Что же это?
— Он пообещал исполнить ее заветное желание, — догадалась Таффи.
— Да, верно. Вы не знаете, да и никто не знает, каково это — быть самой молодой, единственным ребенком во всем кнолле, и так несколько сотен лет! Даже если ты принцесса. Койот сказал, что исполнит мое самое заветное желание, если я уговорю племя принять новое правило. И я стала их уговаривать, одного за другим. Одни соглашались сразу, на других я ухлопала несколько лет. Мать согласилась последней, а на следующий день оказалось, что у нее будет ребенок. Мальчик.
— Ты хотела братика. — Дженнифер Т. вспомнила о своих братьях, Дирке и Даррине, к которым часто испытывала прямо противоположные чувства.
Роза-Паутинка, кивнув, залилась янтарными слезами.
— День, когда он родился, был счастливейшим в моей жизни. Но мы сразу стали замечать, что с ним что-то не так. Он не издавал ни звука, только все таращил свои испуганные глазенки, как будто то, что он видел, совсем ему не нравилось.
— А тут еще бейсбольное поле, — мягко подсказала Таффи.
— Это мы заметили не сразу. Новые правила как-то подействовали на чары, которые держали поле зеленым, ровным и хорошо утрамбованным, с четкими меловыми линиями — все десятки тысяч лет, которые мы прожили в этом холме. Этого-то Койот и добивался. Позже мы узнали, что другие летомирские племена тоже клюнули на его правило, и с ними произошло то же самое. Мы, конечно, тут же от его правила отказались и вернулись к Старому Стилю, но было уже поздно. Поле продолжало портиться, и в одно прекрасное утро мы, выйдя из холма, увидели его таким, каково оно есть теперь. Серым и безобразным, как струп на коже. Не помогли ни заклинания, ни молитвы. А на другой день, придя в детскую, я увидела то, что любила, как своего младшего братца — но это была лишь очередная проделка обманщика-Койота.
Роза-Паутинка снова прижала куклу к груди и нежно поцеловала, а потом легла и отвернулась лицом к стене.
Дженнифер Т. взглянула на Таффи, но та пожала плечами: скажи, мол, сама что-нибудь.
— Вот беда-то, — сказала Дженнифер Т. Ей не хотелось жалеть эту девчонку, предавшую игру и свой народ, но она, глядя на ее узкую несчастную спинку, все-таки жалела. Она подобрала в углу засаленный лоскуток, села рядом с Розой-Паутинкой и закутала в лоскут жуткое пустое личико ее куклы.
Каждый кнолл, как объяснил Этану Тор Уигнатт, можно представить на плане в виде спирали. В больших поселениях наподобие Лионесса [15] холмов может быть несколько, и одни спирали, соединяясь с другими, образуют настоящий лабиринт. Но двор королевы Шелковицы, известный как «Одуванчики», был обычным, провинциальным, незатейливым кноллом. Он не фигурировал ни в одной сказке или легенде, за исключением нашей повести, и из его стен не вышло ни одного героя или сколько-нибудь знаменитого феришера, за исключением принцессы-изменницы. Этан и Тор, оказавшись по ту сторону тюремной двери, могли двигаться в одну только сторону — вверх. Их камера располагалась на самой глубине, и спираль заканчивалась у ее двери. Длинные, постепенно сужающиеся витки вели наверх, к залу совета у самой макушки холма — все очень просто и предсказуемо. Самым удивительным было то, что Тор обо всем этом знал. Он давал свои объяснения шепотом, но Этану казалось, что его друг утратил — и, возможно, навсегда — раздражающе механические интонации Дубля-2, с которыми, бывало, вещал о термальных потоках, о представлении человеческой личности на листке бумаги. Сейчас басок Тора звучал вполне нормально, и Этан, как ни странно, испытывал из-за этого грусть. Его бесило, конечно, то, что его все время называли «капитаном» и сообщали ему о координатах и об ионных излучениях — но в стараниях Тора выглядеть обыкновенным человеком было и что-то трогательное. От некоторых людей и этого никогда не дождешься. Этану даже думать пока не хотелось о том, что он только что узнал от Таффи — что Тор вообще не человек.