— А вы… вы… вам когда-нибудь?..
— На сегодня урок закончен, — сказал Корнблюм, резко защелкивая крышку коробочки с мазью, а затем снова умудряясь встретиться глазами с Джо, причем на сей раз не без определенной нежности. — Можешь идти домой.
Впоследствии Джо нашел весьма серьезную причину сомневаться в оценке той ситуации Корнблюмом. Знаменитый вызов с наручниками от лондонской газеты «Миррор» произошел, как выяснилось, в «Ипподроме», а вовсе не в «Палладиуме», и в 1904 году, а не в 1906-м. Многим комментаторам, и среди них близкому приятелю Джо Уолтеру Б. Гибсону, показалось, что все представление, включая просьбы лучшего освещения, времени, подушки и, наконец, стакана воды, были заблаговременно обговорены Гудини с представителем газеты. Некоторые зашли так далеко, что даже утверждали, будто Гудини сам изобрел эти наручники и просто дурачился, изображая отчаянную борьбу в темном шкафчике — тогда как на самом деле он читал там газету или удовлетворенно гудел себе под нос в тон музыке, что доносилась из оркестровой ямы.
Тем не менее, увидев, как Томми со слабой, неуверенной улыбкой на лице выходит на самую высокую крышу города, Джо ощутил в афоризме Корнблюма пусть даже и не фактическую, но страстную и неистовую правду. Многими годами раньше он вернулся в Нью-Йорк с намерением, если это возможно, найти способ воссоединиться с единственной семьей, какая у него в целом мире еще осталась. А вместо этого Джо, то ли страхом, то ли его мажордомом-привычкой, оказался замурован в своем тайном шкафчике на семьдесят втором этаже Эмпайр-стейт-билдинг, где ему исполняли серенады неустанно импровизирующий оркестр воздушных потоков и скрипки ветров, гудение туманных горнов и меланхоличных пароходов, заунывное континуо минующих здание «ДС-Зс». Подобно Гарри Гудини, Джо так и не удалось выбраться из расставленной самому себе ловушки; но теперь любовь мальчика захватила его и наконец-то, отчаянно моргающего, подвела к огням рампы.
— Это трюк! — воскликнул пожилой светловолосый вояка, в котором Джо узнал Харли, главу частной полиции здания.
— Это просто уловка! — сказал плотного телосложения молодой человек, стоящий рядом с Сэмми. — Разве не так?
— А еще это страшная заноза в заднице, — добавил Харли.
Джо потрясло зрелище обвисшего лица Сэмми. В свои тридцать два года его кузен стал бледным, точно сдобная булочка, и, похоже, наконец-то обзавелся глубоко посаженными глазами всех Кавалеров. Сэмми не особенно изменился, и в то же самое время выглядел совершенно иначе. Джо показалось, как будто перед ним стоит смышленый самозванец. Затем из обсерватории появился отец Розы. С выкрашенными в медно-красное волосами и вечной молодостью на щеках, свойственной некоторым жирягам, Дылда Муму словно бы вовсе не изменился, если не считать того, что невесть почему он был одет совсем как Джордж Бернард Шоу.
— Здравствуйте, мистер Сакс, — сказал Джо.
— Привет, Джо. — Как отметил Джо, Муму опирался о тросточку с серебряным набалдашником, причем в манере, предполагавшей, что эта тросточка — не жеманство (или не совсем жеманство). Пожалуй, это была единственная заметная перемена. — Как поживаешь?
— Спасибо, лучше не бывает, — отозвался Джо. — А вы?
— У нас все отлично, — сказал Дылда Муму. Он казался единственной персоной на палубе (включая детей), испытывавшей неподдельный восторг при виде Джо Кавалера, в синих кальсонах стоящего на высоком поребрике Эмпайр-стейт-билдинг. — По-прежнему по уши в скандалах и интригах.
— Очень за вас рад, — сказал Джо и улыбнулся Сэмми. — Я смотрю, ты малость весу набрал?
— Самую малость. Бога ради, Джо. Чего ради ты там торчишь?
Тут Джо перевел внимание на мальчика, который как раз его на этот поступок и сподобил — вынудил встать на самую верхотуру города, в котором он сам себя похоронил. Почти лишенное выражения, лицо Томми тем не менее было приковано к Джо. Вид у мальчика был такой, словно он испытал тяжкие муки, пытаясь поверить увиденному. Джо искусно пожал плечами.
— Разве ты моего письма не читал? — спросил он у Сэмми.
И с этими словами Джо резко отвел руки назад. До сих пор он приближался к своему трюку, исследуя его с сухой бесстрастностью инженера, обговаривая с приятелями у Таннена, изучая секретную монографию Сиднея Раднера, посвященную неудавшемуся, но тем не менее восхитительному прыжку Хардина с Парижского моста в 1921 году. [13] Теперь же, к собственному неподдельному удивлению, Джо вдруг обнаружил, что ему не терпится приступить к делу.
— Я слышал, что ты собираешься покончить с собой, — сказал Сэмми. — Но про исполнение фокуса «Чертик на ниточке» там ничего не говорилось.
Джо тут же опустил руки. Замечание было вполне уместным. Да, конечно, проблема заключалась в том, что письмо написал вовсе не он. Напиши его он, там, надо думать, не было бы никакого обещания совершить публичное самоубийство, да еще так по-дурацки, в изъеденном молью костюме. Однако Джо без вопросов распознал в этой идее свою собственную, только пропущенную через дико усложняющее ситуацию воображение. И воображение это больше всего остального — куда больше копны черных волос, нежных рук или невинного взора мальчика, где виделась неизбывная нежность сердца и аура вечного разочарования — напомнила Джо его погибшего брата. Однако, выполняя вызов мальчика, он почувствовал себя обязанным сделать несколько необходимых поправок.
— Вероятность смерти очень мала, — сказал Джо, — хотя она безусловно есть.
— И для вас, мистер Кавалер, это единственный способ избежать ареста, — сказал человек в штатском.
— Буду иметь в виду, — отозвался Джо и снова отвел руки назад.
— Джо! — Сэмми отважился на пару нерешительных дюймов в сторону кузена. — Черт тебя подери, ты же прекрасно знаешь, что Эскапист не летает!
— Именно так я и сказал, — с видом знатока подтвердил один из сирот.
Полицейские обменялись взглядами. Похоже, они готовились броситься к парапету.
Джо сделал шаг назад — в воздух. Шнур запел, воспаряя до высокого, звонкого «до». Воздух вокруг него словно бы замерцал, как на жаре. Последовал резкий звон, а потом все услышали глухой шлепок, словно мясник плюхнул хороший шмат мяса себе на стол. Раздался слабый стон. Однако спуск продолжался, шнур вытягивался, становясь все тоньше, а узлы разделялись. Нота уходила в какие-то безумные частоты. Затем настала тишина.
— Ох-х! — Капитан Харли хлопнул себя по затылку, словно его ужалила пчела. Он поднял взгляд, затем опять опустил, после чего резко прыгнул вбок. Все смотрели ему под ноги. Там, сбоку, вихляющий и раздутый, лежал эластичный шнур, увенчанный разорванной петлей, что прежде обтягивала грудь Джо Кавалера.
Все предупреждения и запреты тут же оказались начисто позабыты. Дети и взрослые бросились бежать к парапету, а те, кто оказался достаточно ловок или удачлив, чтобы на него запрыгнуть, теперь вглядывались вниз, в раскинувшуюся в форме буквы «К» фигуру мужчины, которая лежала на выдающемся вперед уступе крыши восемьдесят четвертого этажа.