Прибыли бифштексы. Официантка заменила номерки толстыми кусками канадской говядины. От них исходит святой дух. Они божественно выглядят. Но Спиро их не замечает. Он зарылся в бумаги.
— О'кей, вот предыдущий день. Она вылетела из Ситки в Перил-Стрейт с тремя пассажирами. Взлет в шестнадцать ноль ноль, посадка в восемнадцать тридцать. Выходит, когда они туда прибыли, уже стемнело. Естественно, ночевка. На следующее утро… Гм…
— Что?
— Вот. Похоже, она сначала хотела вернуться в Ситку. Сначала. В Ситку, не в Якови.
— С пассажирами?
— Без.
— И, пролетев какое-то время, как мы полагаем, в Ситку одна — а на самом деле с каким-то пассажиром на борту, — она вдруг меняет направление на Якови.
— Так это и выглядит.
— Перил-Стрейт. Что такое этот Перил-Стрейт?
— Да то же, что и все остальное. Лоси, медведи, олени. Рыба. Все, что еврей жаждет угробить.
— Мне так не кажется, — поджимает губы Ландсман. — Не похоже это на рыбачью вылазку.
Спиро хмурится, встает и направляется к стойке. Подсаживается к какому-то американцу. Губы Спиро шевелятся, американец молча уставился в стойку перед собой. Затем кивнул, и оба шагают к Ландсману.
— Роки Китка, — представляет их друг другу Спиро. — Детектив Ландсман. — И, поставив точку, набрасывается на свой бифштекс.
Китка. Черной кожи штаны и жилетка. На голое тело. Жилетка, во всяком случае. Если не считать обильной татуировки на местные темы. Моржи, киты, бобры — все зубастые, кроме обвившего левый бицепс угря с хитрой мордой… или это змея?
— Вы пилот? — интересуется Ландсман.
— Нет, я коп со стажем, — выпаливает Китка и смеется, растроганный собственным остроумием.
— Перил-Стрейт. Вы там бывали?
— Впервые слышу.
Это тоже следует понимать как шутку.
— Что вы о нем скажете?
— Только то, что видно сверху.
— Китка, — размышляет Ландсман. — Фамилия индейская.
— Отец мой тлингит. Мать шотландско-ирландско-германско-шведско… еще много каких кровей… но не еврейских.
— Много там туземцев в Перил-Стрейт?
— Да вообще никого, кроме них. — Тут Китка вспоминает, что ничего о той местности ему неизвестно, и переводит взгляд на бифштекс. Взгляд голодный.
— Белых нет?
— Один-два…
— А евреи?
Взгляд Китки деревенеет.
— Ничего не знаю.
— Мне надо кое-что там расследовать. Кое-что, интересное для еврея из Ситки.
— Там вообще-то Аляска. Еврейский коп может, конечно, расспрашивать там кого угодно, это ясно, но вот кто его там услышит…
Ландсман отодвигается от своего бифштекса.
— Давай, дорогой, — воркует он на идише. — Кончай его гипнотизировать. Он твой. Я его не трогал.
— А вы как же?
— У меня аппетита нет. Не знаю почему.
— Нью-Йорк? Люблю Нью-Йорк.
Китка садится. Ландсман пододвигает тарелку прямо ему под нос. Он занимается своим кофе, следя, как соседи по столу уничтожают заказанные им бифштексы. Китка на глазах оттаивает, раскрывается.
— Черт, ласковый бычок, — провожает Китка последний глоток мяса и заливает его ледяной водой из красного пластмассового стакана. Смотрит на Спиро, на Ландсмана, отводит взгляд в сторону. Утыкается глазами в стакан.
— Цена бифштекса, — криво усмехается он. — Есть там странноватое ранчо, говорят. Для религиозных евреев, севших на наркотики или спившихся. Вроде даже ваши бороды на сладенькое падки.
— Вполне логично, — комментирует Спиро. — Подальше от глаз чужих. Позору много.
— Но ведь дело-то сложное, — сомневается Ландсман. — Получить разрешение на открытие любой еврейской лавочки — проблема, а тут еще в заповедной зоне… Даже для лавочки благотворительной.
— Ну, не знаю. За что купил, за то и продаю. Может, конечно, вранье все.
— Чушь собачья! — восклицает вдруг Спиро, снова углубившийся в досье.
— Что такое? — настораживается Ландсман.
— Вот я смотрю все по порядку, но кое-чего не пойму… Я не вижу ее плана полета. Плана того, рокового полета. Из Якови в Ситку. — Спиро вынимает «шойфер», нажимает две клавиши, ждет. — Я знаю, что она зарегистрировалась. Я помню, что видел его… Белла, привет, это Спиро. Проверь, пожалуйста, для меня, выведи план полета. — Он диктует дежурной имя и фамилию Наоми, дату и время ее последнего полета. Да-да, давай.
— Вы мою сестру знаете, мистер Китка?
— Можно сказать, что знаю. Как-то она мне дала отлуп.
— Вы не одиноки, — утешил летчика Ландсман.
— Не может быть, — отчеканил Спиро. — Проверь, как следует.
Молчание. Четыре глаза внимательно следят за Спиро. Тот ждет с трубкой у уха, вслушивается.
— Что за ерунда, Белла? Я сейчас буду.
Он отключает аппарат. По виду его можно заподозрить, что прекрасный бифштекс колом встал в его желудке.
— В чем дело? — спрашивает Ландсман, не нуждаясь в ответе.
— Плана полета нет в базе данных. — Спиро встает, собирает разложенные по столу листки. — Но его номер упоминается здесь, в актах расследования катастрофы. — Он замолкает. — А может… Может?…
Он роется в страницах толстой подшивки документов по расследованию ФАА катастрофы на северо-западном склоне горы Дункельблюм.
— Кто-то здесь побывал, — цедит он сквозь плотно сжатые губы. — Кто-то порылся. — Он обдумывает все, хорошенько взвешивает, выражение лица его меняется, губы обвисают. — Очень толстой волосатой лапой.
— Такой, к примеру, лапой, которая может протолкнуть разрешение устроить приют для сирых и увечных евреев на индейской земле.
— Лапой, слишком для меня толстой, — подытоживает Спиро, захлопывает папку и сует ее подмышку. — Я должен идти, прошу прощения, детектив Ландсман. Спасибо за бифштекс.
Он убегает, а Ландсман вытаскивает мобильник и набирает аляскинский номер. Отвечает женский голос, и Ландсман произносит имя:
— Вилфрида Дика, пожалуйста.
— Господи Иисусе, — вырывается у Китки. — Это ж надо…
Но отвечает Ландсману дежурный сержант:
— Инспектора нет. В чем дело?
— Может, вы располагаете информацией о ранчо-приюте в районе Перил-Стрейт? Врачи бородатые и все такое…
— Бет Тиккун? — В устах сержанта эти два серьезных слова звучат как имя знакомой ему легкомысленной девицы и рифмуются с «chicken». [4] — Ну, знаю, слыхал.