– Удивлены, – кивнул адвокат, – вижу. Я сам не ожидал, что приеду. Так странно получилось, человек я старый и больной и вдруг – собрался за два дня. Ну, выпьем за нашу встречу! Уважьте старика, поговорите со мной, сделайте вид, что рады.
– Да мне действительно приятно. – Хрустов поднял бокал.
– А если приятно, давайте сначала выпьем за первую нашу встречу. Тогда, на пляже, помните? В полпятого утра.
– Хорошо. Выпьем за пляж в полпятого утра, за холодное море и женщину в водорослях на берегу.
– Я думал, что она умерла, – кивнул адвокат. – Лежала совсем холодная. Я так огорчился, вот странно. Знаете, как это было? Ее вырвало, она увидела меня и стала ругаться. Я никогда не слышал, чтобы так ругались. «Гниющий заживо скунс! Блевотина обезьяны!» Ничего себе, да? А еще… «Отрыжка социализма!» – Капа смеялся не открывая рта, высоко подняв брови.
– Это она на вас так?
– Нет. Это она на Хамида, который ее топил в сундуке.
– А-а-а, – протянул отстрельщик. – Я, честно говоря, к вам в дом попал тоже из-за нее. Я пришел ее убить, а ваш китаец… кореец?
– Грустный Олень – китаец, – кивнул Капа.
– Да, ваш китаец, которого она заставила сделать ей клизму…
– Это умопомрачительная история, это восхитительно!
– Он еще не хотел отдавать мне оружие с ее отпечатками. Да… Давно это было.
– Вы его использовали? Я все хотел спросить, вы использовали это оружие с ее отпечатками?
– Да. Я все сделал, было убийство и нашли револьвер с ее отпечатками. А все равно она меня сделала.
– Как вы сказали? Сделала?
– Да. Подставила она меня и подстрелила. Долгая история.
– А давно вы видели эту женщину? – равнодушно поинтересовался Капа, отпив шампанского.
– Давно.
– А… ее подруга? Помните? Восхитительная желтоволосая женщина! Ранний Рембрандт!
– А вы, адвокат, по делу меня вызвали или просто выпить было не с кем? – проигнорировал вопрос Хрустов.
– По делу, милейший, конечно, по делу. Но, честно говоря, я рад, что нам есть что вспомнить, а к вечеру надеюсь на картишки. Согласны? Я помню, как вы играете. Доставьте удовольствие мне и моему другу. В одиннадцать здесь же.
– Адвокат… – Хрустов поставил бокал и встал. – Хочу предупредить. Я не буду работать по этим женщинам. Это раз. Не перебивайте.
– Я и не думал! – успел вставить адвокат.
– Второе. Я в розыске за убийство офицера службы безопасности. И третье. На мне три неудачные охраны. Три – это много. Первая, кстати, неудача произошла как раз в Турции, ваш знакомый Хамид-паша меня утопит, если найдет. Я и от него тогда прятался у вас, пока образ нарабатывал.
– Возьмите розу! – Длинный стебель в сухой руке завораживал, Хрустов смотрел несколько секунд на сильные отполированные ногти у треугольных шипов, потом взял розу за полураскрытую головку. – До вечера.
Хрустов ничего не сказал, пожал плечами и ушел, царапая длинным стеблем по ковру.
Осматривая квартиру Полины, Ева обнаружила старую фотографию. Две девочки, между ними – мальчик. Фотография находилась в тайнике. У книжной полки можно было убрать сбоку тонкую пластину, поддев ее ножичком. В тайнике только и поместились несколько писем, написанных детским почерком, да фотография. Аркадий разочарованно развел руками. Ничего, что могло хоть как-то объяснить принадлежность Полины к иностранной разведке, не было. Оружия не было, не было поддельных документов, в шкафах на кухне не было ничего из еды, даже чая. Пыль протерта так тщательно, что отпечатки удалось обнаружить только в ванной, на обратной стороне стеклянной полочки у зеркала.
– Чисто девочка ушла, – похвалил Аркадий.
– У нее не одна квартира, – заметила Ева. – Где-то же она сидит сейчас!
– Вот именно – сидит. Посидит до утра, подождет результатов и смоется. Или уже смылась.
– Кто из девочек – она? – всматривалась Ева в фотографию.
– Конечно, дылда справа! Кстати, исчезла не одна она. Отсутствует и Сонечка Талисманова. Мамочка написала заявление об исчезновении. Обвиняет майора Карпелова. Говорит, что он запросто мог довести ее деточку до самоубийства постоянными придирками.
– Да ее Карпелов, наверное, и прячет где-нибудь.
– Не прячет. Написал объяснительную, почему он позволил офицеру службы безопасности Кургановой Е.Н. забрать арестованную Талисманову из отделения.
– И почему? – поинтересовалась Ева.
– В целях безопасности личного состава отделения милиции и содержащихся в этом отделении нарушителей закона.
– А мне что теперь писать?
– Найдем тело, тогда напишешь.
– Какое тело? Ты это серьезно?
– А ты? Не нравилась тебе Сонечка, могла бы и профессиональную охрану к ней приставить. – Аркадий перевернул тахту и обследовал ее снизу. – Бросила девочку, босую и голодную, на улице!
– Посмотри, что под деревяшкой.
– Производственный брак, – вздохнул Аркадий, расковыряв углубление в доске.
– Тревожно мне что-то. – Ева обхватила себя руками за плечи. – Мы не там ищем, она где-то рядом, рукой подать!
– Смотри на небо и расслабься. – Далила укладывает поудобней голову Полины на одеяле, расстеленном на траве.
– Я не могу смотреть, я засну.
– Ты не заснешь, ты будешь говорить. Вообще ничего не помнишь?
– Конечно, кое-что помню. Убийство помню.
– Что?!
– Это детское такое убийство.
– Понарошку? – не понимает Далила.
– Да нет же, похороны были, помню. А чем все это кончилось, не помню. Начинай. Другое лето, мне семь лет.
– Значит, это через год, – уточняет Далила, покосившись в сторону Илии, достающего из ворота футболки свой медальон.
– Не знаю. Лора – мать Жеки, а Рая – мать Ирки. Помню Лору с синяком под глазом, помню Желтого быка – моя самая красивая выдумка… Желтый бык – рогатое солнце. Я уже тогда, в семь лет, устала жить, такое бывает? Я уже все знала.
Далила смотрит на Илию, Илия кивает головой.
– Бывает, конечно, бывает, – говорит Далила, пугаясь закатившихся глаз Полины.
Бабушка смотрит на Лору, глаза прищуривает, а губы поджимает. Она заплетает мне косу, а Лора заходит к нам во двор. Под глазом у нее большое пятно. Слышь, ты мне травки дашь, чтобы рассосало? Завтра на работу. До завтрева не рассосет. А дай, ладно. Бабушка доплетает косу и идет в дом. Я смотрю на Лору. Тебе больно? Выгони ты его, он же тебя убьет! А тебе что, жалко? Жалко, не жалко, просто я знаю, почему он так делает. Ну конечно, ты у нас самая умная. Это потому, что ты покупаешь у Сыры. Что покупаю? Ну, водку эту… Водку? Это называется самогон, заруби себе на носу. Ну ладно, самогон, подожди. Сыра туда траву настаивает. Ну и настаивает, не одной твоей старой ведьме траву настаивать! Да подожди ты, это все из-за травы. Это трава такая, как кто выпьет – сразу сбесится. Ка-а-нечно, все наши забойщики уже взбесились. И взбесились, ведь все дерутся! А трава эта заразная, на нее писает Желтый бык, а у него ядовитая моча. Лора смотрит на меня одним глазом, другой осторожно трогает рукой. Бык? Чей бык? Он ничей, но все время писает там, где Сыра траву собирает, поэтому ее настойка заразная, я могу доказать. Доказать? Чего? Ну, проведем эксперимент. Это ты со своим ментом проводи эксперименты! Лора смеется и громко хлопает калиткой. Я вздыхаю. Лора опять вбегает и громко кричит: и! Моему! Пацану! Мозги! Не пудри! Ишь… Летает она… я вот тебе перышко вставлю в одно место, полетишь у меня!