– Полежу еще. Ты и эта женщина, вы – вместе?
– Нет. Разные ведомства. Я не хотела никого убивать, я бы вывезла его тихо и аккуратно, он бы даже не догадался, куда едет и зачем. А теперь придется труп тащить из страны подальше. Чертова кукла! Кстати, ты так и не сказала, она-то жива? А то уж совсем грустно будет – она убила, а мне вывозить?!
– Милости прошу на ужин, – прошептала Наталья, – будет поросенок запеченный… Скажи, чтобы меня отнесли в дом. Она жива. Если хочешь ее видеть, я могу вас обеих запереть до вечера в одной комнате. Мне так спокойней будет. Так ты говоришь, аккуратно и тихо, он даже не догадается?
– Его бы заморозить, если ты хочешь, чтобы мы остались. Когда-то же придется вывозить!
– И так сойдет. – Наталья села. – Пожалуй, я тебя до ужина познакомлю с гостями. И вот еще что. Расстегни. – Ева, не понимая, берет в руки цепочку. – Возьми себе этот перстень и поноси его немного. Так надо. Что ты делаешь, если близкий мужчина использует тебя потихоньку в своих целях, ничего не говоря?
– Меня? – округлила Ева глаза. – Только в постели!
Перед отъездом на отдых к Белуге Фабер решил повидаться с писателем Пискуновым и кое-что прояснить. Писатель категорически отказался выходить из дома, уверяя, что за ним следят и могут убить в любой момент. Фабер поехал к нему. Они сидели на кухне, ждали, когда закипит чайник, писатель нервничал, а Фабер не мог найти подходящих слов, чтобы спросить о том, что его мучило: он ночью прочел книжку «Женщина и апельсин». Совершенно одурев и ничего не понимая, утром запретил себе думать про все эти странности, выпил кофе и поехал к Пискунову.
– Смотрите, Лев Иванович, я привез вам фотографию женщины. Вы ее знаете?
– Нет. Не имел счастья. – Пискунов совершенно равнодушно мельком глянул на фотографию полуголой женщины в милицейском кителе на плечах.
– Странно. Очень странно. А ко мне приходила психолог – знакомая этой женщины, и я удивился, как вы правильно ее описали. Желтоволосая, крупная, коленки, растрепанность, все как в вашем романе, один к одному. Знаете, как ее зовут? Далила.
– Не надо, Климентий Кузьмич, не надо этого. Не надо усугублять и без того опасное состояние моей психики.
– А при чем здесь ваши книжные герои и психика? – не понял Фабер.
– Все происходит так, как я описал, – шипел Пискунов, наклонясь лицом к столу. – Я уже сам ничего не понимаю, потому что жизнь успевает приспособиться под мою выдумку до того, как я обдумаю условия контроля и безопасности! Поэтому, – выпрямился Пискунов, – я как раз хотел с вами встретиться и поговорить о дальнейших книгах. Вы чувствуете пагубное влияние моего гения на окружающий нас мир?
– Ну, Лев Иванович, – возразил Фабер, – может быть, что ваш гений ни при чем, что это не жизнь приспосабливается под вашу выдумку, а вы высасываете жизнь, имея на примете вполне реального человека и вмешиваясь в его личную жизнь запрещенной законом слежкой.
– Прекратите, – сопротивлялся Пискунов, – не надо этого. Слежка, подслушка, а зеркало-то не раскрылось?! Как я и написал! Вы хотя бы понимаете, что это значит?! Все случилось так, как я написал! Вы понимаете, что я опасен? Я прекращаю писать криминально-опасные книги, я больше не хочу смертей и насилия. И вам давно хотел сказать, вы, владелец издательства, не понимаете, что народ уже напился крови! Вы недальновидны и примитивны в своем желании гнать на поток то, что хорошо пошло несколько лет назад. А эти ваши пистолеты, ножи, разинутые рты на обложках! Все! Если вы этого не понимаете, я сам должен пожертвовать своим относительным благополучием криминального писателя и удивить всех совершенно новой трактовкой жизни.
– Тут я должен вас огорчить, Лев Иванович, – заявил Фабер, – я очень сомневаюсь, что вам удастся создать что-либо интересующее меня. Какие новые трактовки? Пишите тихонько свой сериал, пока он прилично раскупается, и благодарите бога за паству, так любящую читать про насилие.
– Не богохульствуйте! Это вы и вам подобные изобрели новый род литературы, только вслушайтесь! Коммерческая! Звучит как «ме-е-ерзость»! Не будем спорить. – Пискунов провел рукой по лицу и огляделся, вспоминая, где он. – Мы знаем друг друга давно, именно поэтому я счел необходимым обратиться именно к вам, а не к другим издательствам.
– А вы вообще не имеете права ни с какими книгами обращаться к другим издательствам, – возбудился Фабер, – пока я сам не решу, что наше дальнейшее сотрудничество бесперспективно! Это написано в договоре, милейший гений. И еще там написано, что я имею право продавать ваши книги и после расторжения договора. И еще там написано, что я могу передавать права на вас любым юридическим и физическим лицам! А посему я сам решу, я, а не вы, кому вас передать, когда мне осточертеют ваши проблемы и страдания!
– Боже мой, как вы агрессивны, – прошептал писатель, качая головой, – вы должны чаще отдыхать, расслабляться, вам вредно так нервничать. Я всего-то хотел предложить вам сюжет новой книги, она удивительна! В сущности, можно даже назвать ее детективом, но это там не главное, хотя убийство присутствует, и не одно! Это книга о детях, две девочки и мальчик, они…
Пока Пискунов, увлеченно размахивая руками, излагал свой новый гениальный замысел, Фабер бледнел лицом, на котором выражение злого возмущения сменилось удивлением, а потом брезгливостью. Он встал, пошел в коридор и принес свой портфель, который почему-то не оставил в машине на этот раз, а взял с собой. Пискунов поворачивался на табуретке, чтобы видеть его, и говорил, говорил. Он азартно описывал сначала маленький поселок, потом – большой город на воде, идиота и летающих девочек, и у Фабера вдруг появилось странное ощущение, что реальность изогнулась листом Мебиуса, что одноповерхностный мир вокруг него придуман отвратительнейшим Пискуновым, но он не дал себе поддаться этому наркотическому ощущению подчинения, он стал действовать, и немедленно. Для начала он достал из портфеля покетбук с черной розой на обложке, которую обнимали два белых крыла – отличное финское качество полиграфии, – и долбил этой книжкой Пискунова по намечающейся лысине, пока не устала рука. Потом он засунул книгу – название «Черные розы» – уголком в открытый от удивления рот писателя и прижал зубами, стукнув его одновременно одной рукой по подбородку, а другой сверху по голове. Перебил посуду, которая попалась на глаза, посоветовал хотя бы иногда для общеобразовательного уровня читать книги – попадаются отличные сюжеты! – и, страшно довольный собой, удалился, осторо-о-ожно прикрыв дверь: ко всем своим недостаткам, Фабер иногда впадал в приступы бешенства, хотя и опасные для окружающих, но быстро проходящие.
Меряя шагами комнату, Далила застывала, шепча что-то, и садилась к столу за клавиатуру, но, посидев немного, разводила руками и опять вставала. Она совершенно не могла объяснить, как человек, не имеющий отношения к криминальному миру либо к следственной бригаде по убийствам, мог так подробно описать и Еву, и ее, их отношения, психологические тесты, предположения, а в другой книге у него была полная разработка образа и поведения Евы для задания по обезвреживанию агента военной разведки, которую Далила лично подготовила.