– А сколько раз ты умерла? – поинтересовалась Сусанна, она вышла из комнаты на шум.
Январь, повернувшись на ее голос, потерял на некоторое время бдительность, и Еве удалось затолкнуть его в ванную.
– Блевать будешь? Или просто закинуть тебя под холодный душ? – спросила она ласково, с силой наклоняя его голову к раковине. – Как ты посмел прийти в таком виде? Нам же работать надо!
– А помнишь, он понес тебя в ванную? Я тоже хотел, а понес он. Ты спала все время, у тебя было нервное измуж… изнежде… измождение. Ты что, правда ему врезала? Врезала Карпелову только за то, что он не хотел засовывать тебя под воду в халате?!
– Ну что за день такой припадочный! – крикнула Ева, села на край ванны и закрыла глаза. – Пошел вон отсюда, если не будешь блевать! Сейчас зареву.
– Не заревешь, – авторитетно заявил Январь, – он бы со смеху помер, если бы ты вдруг заревела из-за него. А работать я могу запросто в любом виде. И блевать я не буду, я пил коньяк и ел лимон. Особо блевать нечем. Ты будешь плакать, если я умру? – Он присел и с силой отвел ее руки от мокрого лица. – Ты заказ на меня взяла себе, убьешь, а потом поплачешь? Ну вот, улыбается. Далила! Я должен сделать признание. Немедленно!
– А может, в кухне? – спрашивает Далила из коридора. – Нам в ванной втроем неудобно будет.
– Далила, прости, я пока тебя не увидел, не понимал, какой я гад!
– Я уложу детей, пока совсем не сошла с ума, – отталкивает Ева от себя руки Января и идет в детскую. – Ты будешь слушать мою сказку на ночь или пойдешь пить с нами на кухню, как самая старшая?! – громко спрашивает она у подвернувшейся Сусанны.
– Я могу рассказать сказку, а потом пить, – говорит Су. – Это твой мальчик в ванной?
– Нет. Это Январь, мальчик Далилы.
– Январь? Красиво. А твой – Март? А почему она его бьет в кухне?
– Как это – бьет? – Ева, пошатываясь, идет в кухню.
– Вот же, головой об стол! – показывает Сусанна, становясь сзади нее на цыпочки.
Далила, подвывая, прикладывает сидящего Мишу Января лбом об стол.
– Помнишь прослушки, которые ты нашла у меня в кабинете? В Центре помощи женщинам?! Это он! – гулкий удар лбом об стол. – А помнишь, я разгадала, как писатель Пискунов пишет свои романы?! Это Январь, Январь, вот тебе! Вскрывал мои файлы, а Пискунов ему платил за это!
Ева быстро оттаскивает Января от стола. Январь просит оставить его, пусть, он заслужил!
– Нет, ты только представь! Я звоню Карпелову, – не может успокоиться Далила, – прошу помощи, говорю о своих подозрениях насчет вскрытых файлов, а он присылает ко мне Января! Этот… гад приходит, изображает невинное лицо и неделю – неделю! – ищет взломщика и делает защиту. Неделю с утомленным видом этот взломщик изображал, как он старается, а потом целовался со мной!
– Целовался! – всхлипывает Январь.
– А мне у вас нравится! – улыбается Сусанна.
– Она улыбается, – говорит Ева, показывая на нее.
– А кто это? – интересуется Январь. – Кто это тут улыбается, когда меня убивают?
– На лугу гуляет лошадь, просто дивной красоты! – поет Сусанна, направляясь в детскую. – Лучше нам ее не видеть, лучше нам ее не слышать…
– Что ты поешь? – кричит Ева.
– Я так думаю, а ты?.. Это моя песенка. Это я ее написала.
– Если эту лошадь тронуть… так?
– Так! – обрадовалась Сусанна. – А ты откуда знаешь?
– «Полевая почта» «Юности», – говорит Ева, опускается у стены на пол и закрывает лицо руками. – Этого не может быть.
– Точно. Я посылала эту песенку Хрустову на войну. А они не сказали тогда по радио, что он в Афганистане. Сказали, что служит на границе. У нас не было адреса, я послала по радио.
Ева смотрит в открытую дверь, как на кухне Далила садится на колени к Январю. Они целуются. Дети требуют у Сусанны немедленно петь дальше. Ева вспоминает и не может вспомнить, сколько лет ей было, когда она, еще девочка, услышала это стихотворение по радио, когда оно испугало ее до такой степени, что запомнилось с одного раза.
– Где рабочее место, майор? – наклоняется к ней Январь. – Где техника? – Январь облил голову водой, с мокрых волос на Еву капает, она смотрит на протянутую руку и медленно протягивает свою, чтобы подняться.
– Ну что, а мы уединимся на психологический тренинг? – предлагает Далила. – Ты обещала сексуальнейший мужской психоз!
– Включай у себя магнитофон, – идет за кассетой Ева.
«…Если кому-то и дано представить физическое существование бога, то совершенно невозможно определить словами способы его отправлений, его запах. Доктор, у бога есть запах? Я не пахну уже шестнадцать лет. Что вы знаете насчет запаха бога – предположительно пота, а влажность и температура его слюны при поцелуе, например, все ли его зубы здоровы, грызет ли он ногти в волнении и до какой степени он может быть грязным или чистым? Если это невозможно определить словами, например, на уровне: „он спал крепко и храпел, не давая спать ученикам, собравшимся в почтении рядом…“, то не будет ли нереальным само представление смерти с описанием страданий, ран и крови?!
Если же для того, чтобы все-таки представить это его физическое существование, необходимо определить степень «очеловечивания», то начать надо не с момента его смерти, а с момента рождения. Если он запомнит сам момент своего рождения, сможет его описать подробно и натурально и вообще доказать принадлежность своей плоти к плоти женщины, лежащей рядом, значит, он – бог. Потому что никто из людей не помнит этого. Почему, доктор? Он должен запомнить и описать кровавый Млечный Путь, соединяющий его с Матерью, – пуповину – и испугаться насмерть при отрезании ее, испуг этот должен остаться более сильным, чем испуг самой смерти (ведь дважды насмерть не пугаются), и только поэтому с достоинством пережить мучения смерти.
…я смотрел на голую женщину, спящую рядом со мной. Я не помню, откуда она пришла и почему легла со мной в постель, я не помню, что именно мы делали, да это стандартно, но я вдруг, не открывая глаз, а только слыша ее, так ощутимо представил кишку пуповины между нами, что стал ощупывать постель, чтобы потрогать ее. Разумеется, ничего такого не было, я расслабился и незаметно перешел на сравнение с пуповиной своего детородного органа и бесконечного Млечного Пути – детородного органа или части пуповины Вселенной. Это случилось лет пять назад. Я перестал запоминать женщин, которые ложились со мной в постель, я помнил только мгновение, когда начинал сравнивать с пуповиной свой отросток, и вот мы уже не были людьми, мы были богами – небесными мужчиной и женщиной, соединенными Млечным Путем.
…однажды я убил женщину, чтобы прекратить это подсасывающее чувство внизу живота, как будто из тебя тянут кишки, я просидел возлее нее, мертвой, почти два дня. Она не ожила, ей не помогла моя пуповина, мне не помогло это убийство, потому что следующая уснувшая женщина опять соединялась со мной на расстоянии Млечным Путем. Я перестал караулить их сон, я быстро одевался и убегал, представьте только меня на улице, мне приходилось хвататься за живот, как человеку с неудачным харакири, который не дает вывалиться кишкам, потому что это тянущее чувство не проходило, даже если я убегал от женщины далеко.