– Желаю. Умерший не имеет родственников и семьи. Разрешите мне его кремировать.
Через три дня Надежда, похоронившая помрежа, решила помянуть его в полном одиночестве, для чего закупила несколько красивых бутылок и поехала в свою квартиру. В квартире было странно тихо. И – никого. Устроившись с комфортом на развернутой тахте – комфорт Надежда понимала как отсутствие всяческих правил, вроде снимания ботинок перед тем, как влезть с ногами на кровать, – Надежда после третьей рюмки вдруг обнаружила, что ей страшно хочется петь. Подумав, насколько это могло понравиться или не понравиться помрежу, Надежда набрала побольше воздуха и неуверенно прокричала, что «у любви, как у пташки, крылья…». Еще через пару рюмок хорошо стало получаться «Онегин, я скрывать не стану…», но со шкафа упал запылившийся человеческий череп. Она потом не могла вспомнить, сколько именно времени пела, уже стемнело, вдруг открылась дверь ее комнаты, и в проеме, освещенном из коридора, возник кто-то в перьях, торчащих из того места, где должна быть голова.
– Надежда, – строгим голосом Милены спросило это существо, – почему ты орешь?
Чтобы убедиться, что это была действительно Милена, а не страшный призрак оперы, не выдержавший ее пения, Надежда на цыпочках прокралась в коридор, держась за стену. Существо сняло с головы что-то огромное, утыканное перьями, – на другой день Надежда нашла в коридоре на гвозде совершенно дикую шляпу – и оказалось Миленой, нарядно одетой и очень торжественной. В руках она держала небольшую вазу, показала эту вазу Надежде и заговорщицки подмигнула. Потом, как в страшном сне, хихикая и подзывая к себе медленными движениями руки в прохудившейся перчатке, вдруг стала пятиться в туалет. Надежде было очень страшно, но она подошла. Милена стояла возле унитаза и вытряхивала в него содержимое глиняной вазы.
– А теперь, – зловещим шепотом прошипела она, повернувшись безумным лицом к Надежде, – спустим воду! – Дернула ручку бачка и радостно закричала: – Кончено!
Такого ужаса Надежда уже стерпеть не смогла, она опрометью бросилась к себе в комнату, заперла дверь, придвинула к ней стул, влезла на тахту, накидала на себя подвернувшуюся под руку одежду и два одеяла и перестала дышать.
Утром она еле встала, побрела на кухню и обнаружила там соседа, поедающего суп из кастрюли Милены.
– Все, – заявил он, хлюпая, – померла наша жидовка.
– Заткнись, идиот, – беззлобно бросила Надежда и зажгла газ.
– А я говорю – померла! Лежит в красном бархате, щеки и брови накрасила, руки в рукавицах вот так сложила и улыбается! Я уже вызвал, кого надо.
Надежда поплелась в комнату Милены.
Разбитое окно было заколочено фанерой – Милена отказалась оплачивать вставку стекла, уверяя всех, что ей это уже ни к чему. Надежда села на пол возле дивана, потрогала ее руку сквозь драную перчатку, прижалась лбом к твердому плечу и заплакала.
– Там это, – возник в дверях сосед, – наследник пришел.
Бледный молодой человек выглядел удрученным и удивленным одновременно.
– Извините, я к ней за эти дни уже как-то привык. Она вчера позвонила вечером, сказала, что у нее все хорошо, уже можно и умереть. Я же не подумал, я решил, что ей просто скучно, думаю, зайду с утра, вот, кефир принес…
– Ты тут кефиром не отделаешься! – повысил голос сосед. – Подумать только, ни за что комнату переписала! За похороны такую комнату, да ее продать…
– Заткнись, – зловещим голосом тихо приказала Надежда.
– Да я молчу, я молчу, а ты что запоешь, когда тебе сюда поселят какого-нибудь бандита, тогда оцените мою доброту!
– Холодно тут у нее, – сказала сама себе Надежда, принесла одеяло, укрыла Милену. Не как покойницу – с головой, а ласково подоткнула одеяло с боков, поправила под подбородком.
Ева спала сутки, потом два дня безвылазно сидела с детьми. В школе номер 1496 объявили карантин по менингиту, а в Службе Еве предложили отдохнуть пару недель за свой счет. О смерти Милены она узнала от Кошмара.
– Эта ваша старуха, – сообщил он по телефону, – настояла на срочных похоронах Таврова, даже заявление на имя директора Службы написала.
– Молодец, – кивнула Ева.
– Она написала, что является единственно близким человеком умершему, но очень беспокоится о незначительности отпущенного ей срока жизни, поэтому просила ускорить изучение останков этого выдающегося специалиста.
– Молодец! – засмеялась Ева.
– Подождите, это не все. Она отвезла тело из морга изолятора сразу в крематорий. Просто голое тело в простыне, кстати, в нашей санитарной машине. Настояла на срочной кремации, потрясая добытыми в органах разрешениями. Потребовала выдать ей пепел немедленно, увезла его домой и, по словам соседки, высыпала в унитаз.
– Молодец, – Ева с удивлением покачала головой.
– Подождите, это еще не все. Ушла к себе, легла на диван и умерла.
– Когда? – опешила Ева.
– Почти сразу же после спектакля с унитазом.
– Молодец, успела, – прошептала Ева, выдвинула ящик стола и достала фиолетовое перо австралийского попугая.
– Суд приговорил Коупа.
– Я слышала по новостям. Его адвокат сразу же подал прошение о помиловании.
– Директор просит вас забрать заявление об отставке.
– Если не подпишет, уйду в бессрочный отпуск по уходу за детьми.
– Угрожаете? – напрягся Кошмар.
– Мне все это надоело.
– Мне тоже все надоело. Но я не бросаю в лицо начальству заявления об отставке. Кстати, по поводу вашего меткого выстрела даже не будет проведено расследование. С какого расстояния стреляли?
– Тысяча сто двадцать семь. Чего притворяетесь? Вы же наверняка уже нашли квартиру.
– Больше тысячи? Вот видите! А вы – про какую-то там отставку. На что жить будете?
– Сейчас посмотрю почту, тогда скажу. – Ева положила трубку.
Со вчерашнего дня на ее адрес стали поступать странные предложения о высокооплачиваемой работе, хотя она не сделала ни одного запроса. Половина из них – на английском. Перспектива повеселиться в рамках федеральной структуры где-нибудь в Вашингтоне, конечно, заманчива. Вот только после суровых российских будней навряд ли удастся приспособиться к повсеместному торжеству закона и справедливости.
– У Мамули растут усы и борода! – заявил Сережа.
– У нее такое и на спине растет! – радостно поддержала его подбежавшая Ива. – Это называется щетинка.
– А на морде – усы!
– Щетинка!
– Усы!
– Щетинка!
– Фруктовый торт с желе, – подбежала к ним Ева и повалила на себя на полу, – маринованные сливы и мороженое!