Надежда ничего не ответила. Она нащупала очки в кармане рубашки и быстро надела их.
– Ты достаточно пластична и хорошо чувствуешь музыку. За твои экспромты со шпагатами, пируэтами и танцами в самых неподходящих местах тебя называют «балериной». Грустная шутка, не так ли? Они же не знают, что с восьми лет ты обучалась в балетной школе и не поступила в балетное училище из-за травмы колена. Но меня огорчает не это прозвище, а другое. За твой определенный вид заработка тебя еще зовут «сосалкой», ты обслуживаешь балерин, когда у них возникает внезапная потребность в сексуальных отношениях, а мужское общество недосягаемо либо в силу боязни забеременеть, либо в силу непреодолимой грубости этого самого общества. Балерины – народ особый, у них фантазии сильней реальности, как, кстати, и у тебя.
Силы покинули Надежду окончательно. Она легла на ковре на спину и почти перестала дышать. Представить, даже приблизительно, что нужно Михал Петровичу, она не могла, а предположить, что он притащил ее к себе домой, заставил вымыть ноги и топтаться на нем, чтобы потом прочесть очередную нотацию насчет ее возмутительного поведения, уже просто не хватало фантазии. Той самой, о которой он сейчас говорит.
– Ты думаешь, что мне от тебя нужно, зачем я все это говорю? Я это говорю потому, что мы с тобой очень похожи, как это ни странно звучит. Мы похожи категорическим одиночеством. Только ты влипаешь во все неприглядные истории, которые случаются в радиусе километра от того места, где ты остановилась, а я неплохо справляюсь с трудностями судьбы и работы.
– Мы не можем быть похожи, – пыталась возразить Надежда. – Вы же мужчина!
– Ты думаешь? – задумался помреж, и Надежда от удивления села.
– Вы не можете быть женщиной, – сказала она, внимательно осмотрев его с ног до головы, – у вас же борода и усы!
– Очень смешно. Я не это имел в виду. Просто уже очень давно никто из женщин не говорил мне, что я мужчина.
– Да вы просто слепы, как, впрочем, и все мужчины! – возбудилась Надежда и тут же, заметив, как он поправил очки, понизила тон: – Извините, я имела в виду не зрение. Я хотела сказать, что наша Людмила Андреевна, например, глаз с вас не сводит. Она вообще млеет от инфантильных мужиков, у нее сразу срабатывает рефлекс перевоспитания их в сексуальных монстров… Ой, извините, я опять сказала не то…
– Перестань сводить все отношения между мужчиной и женщиной к сексу! Я сейчас с тобой разговариваю, совершенно не воспринимая тебя как женщину, но это не значит, что я не хочу, чтобы ты думала обо мне как о надежном защитнике, опоре в жизни или хорошем советчике. Именно это я имею в виду, когда говорю «мужчина»!
Надежда с сомнением посмотрела на помрежа и завелась:
– Да вы меня достали своими придирками! Какой защитник, какая опора?! В прошлом месяце вы не смогли удержать декорацию, когда упала стойка!
– Ты опять ставишь на первое место мускулы, а не ум.
– Это вы – умный?! Да вы только и делаете, что портите всем настроение своими нотациями! Вместо того чтобы договориться с мужиками-декораторщиками, вы сначала долго объясняете, что они делают неправильно, а потом еще переходите на лекцию о вреде алкоголя и никотина. Они бегают от вас, как от чумы! А художница позавчера? Она же разревелась после беседы с вами, вы думаете, что ревущая женщина лучше исправит тени на декорации? Наши примы, когда вынуждены выходить на сцену со стороны кулисы, где ваш пульт, берут в рот щепку!
– Зачем? – опешил помреж.
– Чтобы вы не навлекли на них несчастье во время выступления, потому что ваш торжественно-унылый вид и замечания собьют с творческого настроя кого хочешь! Если не верите, посмотрите у себя за пультом! Там запрятана рассохшаяся доска, она вся ободрана! А я потом эти щепки подбираю в антрактах!
– А я заказал крысиный яд, я думал – это крысы… – развел руками помреж.
– На здоровье, он вам понравится, – не может успокоиться Надежда.
– Прекратите на меня орать, – тихо, почти шепотом говорит помреж. – Постарайтесь помолчать некоторое время, потому что ваши необычайные способности изгадить свою жизнь везде, где только это удается, мне и так известны. Я вас пригласил не ругаться. Вы видели мою квартиру? Вы хорошо ее рассмотрели? – Так как Надежда, то ли от испуга, то ли послушавшись его совета, не раскрывала рта, помреж кивнул, как будто получил утвердительный ответ. – Отличная квартира, сделана продуманная перепланировка. Здесь запросто может жить семья с ребенком, и всем хватит места. Машину вы тоже видели. Еще у меня есть достаточно много акций одного строительного комбината, но это сомнительный способ заработка. Отличная библиотека, коллекция старинных монет и один золотой слиток весом в двести граммов.
– Вы просто завидный жених, – не выдержала Надежда.
Не обращая внимания на ее слова, помреж, медленно выговаривая каждое слово, объяснил оторопевшей Наденьке, что все это он перечислил, поскольку решил написать на нее завещание. А завещание он решил написать, потому что у него не совсем здоровое сердце и уже был один инфаркт.
– Сколько вам лет? – удивилась Надежда.
– Пятьдесят один.
– Да вам еще жить и жить, успеете с завещаниями! Какой вы странный все-таки. Мне казалось, что вас от меня тошнит. – Надежда откатала низ у штанин, достала из кармана носки и стала сосредоточенно их натягивать. – Все-таки ваше поколение совершенно чокнутое. Представляю, что вы потребуете от меня за это завещание!
– Ничего. Если вам надоело ругаться с алкоголиком в коммуналке, переезжайте сюда.
– И про алкоголика знаете? Да вы навели справки не только в детдоме! Вам странно, что я не удивлена? А потому что уже слышала подобные предложения. Нас, работящих детдомовских девушек, даже подлавливают после восемнадцати лет некоторые одинокие старушки и старички. Мы же опекали дом для престарелых, этакий, знаете, союз никому не нужной детдомовской юности и одинокой старости. Ничего в этом плохого нет, только вот моя подруга через год такой перспективной и сытой жизни оказалась в психушке. Очень уж любвеобильная старушка ей попалась, все хотела наставить на правильный путь.
– Подождите, не уходите. Да, мне странно, что вы не удивлены. Я ничего не планировал заранее, ничего не обдумывал. Когда вас повели на обыск в мой кабинет второй раз, я подумал, что вы обречены, и почему-то еще о том, что мне нужно срочно написать завещание.
– А вы заметили, что опять перешли со мной на «вы»?
– Не перебивайте. Вы обречены вечно быть козлом отпущения.
– Козой, – быстро поправила Наденька.
– Что бы ни случилось, вас обязательно поведут на обыск и на допрос. Что-то в вас есть ненормальное, затаившийся испуг или какая-то внутренняя глупость, но вас обязательно выдернут из толпы для показательной порки. И я подумал, что вы обречены, а я совершенно одинок, но имею в жизни все, что хотел, кроме беззащитной идиотки, которой нужна помощь и совет.