— Я настоял на том, чтобы он побыстрее снял с себя мокрую одежду и принял горячую ванну, — отвечал мистер Фолкерк, отводя от нее глаза. Радость его затуманилась предательским чувством незаконного разочарования, в котором он не хотел признаваться даже себе: как бы ему хотелось, чтобы за него вот так же тревожилась прекрасная женщина и к нему обращала такой же взгляд, в котором сияла любовь — сомнений у него не было: Тара полюбила его господина, статного, красивого герцога, а он, Фолкерк… Что ж… Он, Фолкерк, должен просто взять себя в руки и не давать воли мечтам с радужным отблеском этой маленькой сияющей феи…
И он вдруг почувствовал себя бродячим музыкантом из древней легенды — снедаемый многолетней грустью, тот ходил по деревням и играл на волынке мелодии, которые сочинял сам. Одна прекрасней другой, хотя он об этом не подозревал, просто выражая музыкой то, что чувствует его сердце. А однажды он встретил девушку. Она была в зеленом, как трава, платье и в зеленом плаще — как сейчас Тара. Девушка, заслышав нежные и тягучие звуки волынки, плывущие в душистом от вереска воздухе, сама подошла к музыканту и позвала его за собой, и он повиновался, отправился следом лесной дорогой. А девушка оказалась королевой эльфов, которая привела его на скрещенье дорог и попросила, чтобы музыкант выбрал одну, и дорога эта станет его судьбой. Музыкант выбрал дорогу среди скал и камней, не польстившись на ту, которая привлекала пейзажами по сторонам и пеньем птиц. И не ошибся, ибо эта вторая вела к пропасти, а каменистая — к озеру среди холмов…
Может быть, подумалось Фолкерку, и ему предстоит некий выбор?
Тара же с облегчением вздохнула.
— Он наотрез отказался ехать со мной в карете!
— Полагаю, у его светлости хватит здравого смысла отдохнуть перед ужином. Вам я настоятельно советую сделать то же. — Наклон головы, которым Фолкерк выразил ей почтение, красноречиво свидетельствовал о его готовности ей служить.
— Но как же… Мне нужно столько всего рассказать вам! — с горячностью запротестовала Тара.
— Это может подождать до вечера, — рассудительно ответил ей мистер Фолкерк, но в душе его всколыхнулась волна благодарности и признательности. — Тем более что его светлость попросил меня поужинать с вами…
— Вот и замечательно! — воскликнула Тара и, верным изящным движением удерживая полу плаща, чтобы не наступить на его край, легким шагом пошла рядом с мистером Фолкерком. Походка ее была плавной, скользящей, голову в шляпке она несла гордо, и взгляд ее слегка из-под ресниц был безукоризненно выверенным: так и должна смотреть настоящая леди, когда ее душу терзает смятение…
Но в голосе ее прозвучало так же и то, что она чувствует в дополнение к радости поделиться с мистером Фолкерком эдинбургскими впечатлениями.
В чем дело? Почему герцог не желает ужинать только с нею одной? Она не могла избавиться от подозрений, что он просто не желает оставаться с нею наедине!.. И потому пригласил мистера Фолкерка разделить с ними трапезу…
Хотя она совсем не против ужинать в обществе мистера Фолкерка.
— Мы столько всего съели вместе, что юбки перестали на мне застегиваться! — рассмеялась она, и он ответил ей радостным смехом…
Отсмеявшись и вытерев выступившие от смеха и спрятавшиеся в морщинках у глаз слезы, Фолкерк проводил Тару наверх. По пути она оживленно болтала, рассказывая ему о том, как весело было в Эдинбурге и как понравился ей король.
— Кланы выглядели просто великолепно во время смотра! — доложила она. — Только я пожалела, что герцог не смог вести Мак-Крейгов.
— Я думаю, ему бы этого тоже хотелось, — отвечал ей мистер Фолкерк. — Но он чувствовал себя не настолько хорошо, чтобы сразу пуститься в путь вслед за вами.
— У него что, был рецидив? — с тревогой стала допытываться Тара.
— Не совсем, — с сомнением ответил ей мистер Фолкерк. — Просто после вашего отъезда он погрузился в уныние. Гектор сказал, что ночами он плохо спал. Боюсь, его мучили боли.
— Мне не следовало уезжать, — с огорчением прошептала Тара. И тут же вспомнила, как герцог заявил ей в тот вечер: «Тебя тут ничто не держит». Нет, не уехать она не могла!
Раздеваясь у себя в спальне, она не переставала думать о муже. Однако дверь между их комнатами была закрыта так плотно, будто ее заперли на засов. Приняв ванну, Тара легла в постель и спустя какое-то время уснула.
Пробудилась она через два часа полностью освеженная. Для ужина с герцогом и мистером Фолкерком Тара выбрала самое красивое из своих новых платьев. Бледно-голубое, открывающее шею и плечи, но с большим, более темного оттенка, пушистым шарфом с еще более синей каймой, в который можно было закутаться в холодной столовой, пока камин не прогреет ее: каменные стены замка хранили в себе ветра и ненастье, замкнув их на годы и десятилетия, и самое яркое солнце было не властно согреть изнутри древнюю ледяную кладку.
Ужин был накрыт в покоях вождя, и мужчины уже поджидали ее. Тара с надеждой взглянула на герцога, ожидая увидеть в его глазах то же восхищение, с каким жадно взирали на нее многочисленные поклонники в Эдинбурге и с каким смотрел на нее сейчас мистер Фолкерк. Она сделала шаг и послала ему вопросительный взгляд: все так? Она все сделала правильно? И он кивнул ей: умница, молодец, все правильно, ты так хороша, что у меня снова нет слов…
Однако герцог даже не взглянул в ее сторону. Он увлеченно, с каким-то даже азартом, словно этим хотел убедить себя, что ему интересно, рассказывал Фолкерку о встрече с королем и тех событиях, в которых довелось принять участие Мак-Крейгам.
Тара, задетая этим неслыханным невниманием — бабушка уже просветила ее относительно поведения джентльменов по отношению к дамам и наоборот, — подошла и встала рядом с мужем.
— Мистер Фолкерк в восхищении от моих новых нарядов, — с легким вызовом сообщила она. — Надеюсь, вашей светлости нравится это платье — в Эдинбурге оно вызвало настоящий фурор… Так мне сказала бабушка, она наблюдала за реакцией окружающих…
— О! Охотно верю, — прохладно отвечал герцог, даже не взглянув на нее. — И про бабушку, и про фурор, и про окружающих.
Тара так и не поняла, было ли это сказано с одобрением или с насмешкой. Ей не оставалось ничего другого, кроме как вступить в разговор с мистером Фолкерком, хотя единственный человек, с кем она хотела бы сейчас говорить, был ее муж.
За ужином Тара пыталась отдать должное каждому из поданных им изысканных блюд, но никак не могла сосредоточиться на содержимом тарелок. Рядом с герцогом ее мучило невыносимое напряжение. И не потому, что она не знала, какую вилку ей взять вслед за какой и как обращаться с ножом и бокалами. Это был прошлый этап ее жизни. Да, но в чем заключается следующий? Она снова — отверженная? Сначала — обществом, теперь — своим мужем?.. Боже праведный, как все мучительно!
Герцог не выглядел слишком усталым, хотя провел в седле целых два дня. Это потому, подумала Тара, что он очень рад вернуться домой. Значит, не заболеет. От радости не болеют, а наоборот, выздоравливают. Так она утешала себя, вяло что-то жуя и вставляя в общий разговор малозначащие короткие фразы.