Герард Гаврилович, со стороны лично наблюдавший за возможным подозреваемым, ощущал такую ледовитую ясность в мозгу, что его даже знобило.
Проводив после стоматолога аккуратно клиента до дома, Федя позвонил и доложил ему, что живет этот тип рядом с ним, на окраине, в частном одноэтажном домике, окруженном запущенным садком. Гонсо приказал Феде и дальше следить, чтобы клиент не ушел, а сам тут же позвонил участковому милиционеру. Как оказалось, Замотаев Модест Владиленович, 1960 года рождения, холостой, около года уже снимает в этом доме комнату у одинокой старухи Маслобоевой. Постоянно нигде не работает, занимается частным предпринимательством. Каким, неизвестно. Платит исправно, живет тихо, иногда уезжает на несколько дней по делам, видимо, предпринимательским. На днях старуха Маслобоева жаловалась, что квартирант съезжает не сегодня завтра и где ей другого такого смирного да обходительного искать, она не знает.
Итак, картина становилась все яснее! Вот только времени оставалось в обрез, потому как Замотаев явно решил смотаться из города. Может, все-таки нагрянуть с обыском? Нет, рано, все с той же ледяной рассудительностью постановил Герард Гаврилович, надо искать другие методы. Причем Гонсо совершенно ясно понимал – Замотаев от него не уйдет. Он чувствовал, что он правильно взял след и добычу уже не отпустит…
Федю он нашел на лавочке метрах в двадцати от дома Мослобоевой. Тот лузгал семечки с самым скучающим видом.
– Ну? – спросил он Федю. – Не выходил?
– Не-а, – лениво ответил Федя. – Спит он, отдыхает после зубного.
– А ты откуда знаешь, что спит? – удивился Гонсо.
– А я в окно видел.
– В окно? Ты что – в сад лазил?
– Ага, – шмыгнул носом Федя. – Я же живу тут недалеко. Мы к Маслобоихе всегда в сад лазили за черешней.
– А если бы он тебя засек? – строго спросил Гонсо.
– Так не засек же, – философски ответил Федя. И нахально прибавил: – Ну и засек бы… Я же не в форме. Придумал бы что-нибудь, отвертелся. Я врать наученный.
Было ясно, что читать мораль и проповеди этому маленькому подобию кровавого сталинского наркома абсолютно бессмысленно, он перевоспитанию уже не подлежал.
– Это все? – поинтересовался Гонсо. – Все твои подвиги?
Федя задумчиво помолчал, явно прикидывая, стоит ли говорить что-либо еще, а потом нехотя сказал:
– Я только в сарай еще заглянул на всякий случай – вдруг что интересное лежит. Только там ничего интересного нет. Сапоги болотные стоят, чуть ли не с меня ростом, а в углу ботинки на дядю Степу…
И опять будто молнии сверкнули в мозгу Герарда Гавриловича, разом осветив все детали картины, скрытые доселе во тьме. Зачем в летнее пекло в их степном крае этому типу могут понадобиться болотные сапоги? Куда он в них мог лезть? Зачем? Зачем – ясно. Чтобы спрятать украденное там, где его никто искать не будет. А куда – тоже ясно. Только в речке Лихоманке, к которой из-за пахучих стоков пищевкусовой фабрики, именуемой в народе Пугачевкой, давно уже никто близко не подходит. Картина была ясна абсолютно. Но на всякий случай Гонсо спросил:
– А сапоги эти не грязные случайно?
– А вы откуда знаете? – вскинулся Федя. – В том-то и дело, что грязные, причем грязь еще даже не совсем засохла. Свежая совсем. Я еще удивился, где у нас летом грязь найдешь выше колена? Только в Лихоманке, а чего туда лезть, если там и рыбы уже сколько лет нету?
– Значит, надо, Федя, очень надо! – засмеялся Гонсо.
– Там только прятать что-то хорошо, – вдруг задумчиво сказал Федя. – Сунул в воду – и с концами. Потому что близко никто не подойдет – так в нос шибает.
Гонсо с изумлением посмотрел на этого загадочного двойника наркома Ежова. В нем и впрямь была какая-то тайна. Потому как он непостижимым образом говорил о том, о чем сам Гонсо едва успевал подумать.
– А ведь я с этих сапог отпечаток снял, – вдруг сообщил Федя, почесывая нос. – И с ботинок тоже. На всякий случай – вдруг пригодятся.
Он достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги, с обеих сторон которого красовались четкие следы от обуви. Странно, подумал Герард Гаврилович, почему провидение выбрало своим адептом этого лузгающего семечки и мечтающего «колоть людей как дрова» подростка. Но ведь явно выбрало! И через него подбрасывает следы и улики.
– Ну, что теперь будем делать? – неожиданно для самого себя спросил Гонсо.
И Федя ответил:
– Айда на речку!
Лихоманка действительно сильно шибала в нос. Герард Гаврилович от нетерпения чуть в воду не полез, но Федя его остановил. И благоразумно предложил погулять для начала по бережку, поглядеть, нет ли где нужных им следов. Между прочим, по дороге Федя забежал к каким-то знакомым и позаимствовал у них грабли – не руками же по дну шарить – и резиновые сапоги.
И следы нашлись – около старых полусгнивших мостков, которыми давно уже никто не пользовался. Ступить на них было действительно страшно. Герард Гаврилович мигом разулся, влез в сапоги, взял в руки грабли. Войдя в воду насколько можно дальше, он принялся старательно шарить по дну граблями. Федя сидел на берегу, жевал травинку и следил за ним с чуть заметной улыбкой взрослого человека, наблюдающего возню маленьких детей.
Через полчаса безуспешных поисков, когда вспотевший от натуги Гонсо уже начал подумывать о том, что придется вызывать какую-то технику на подмогу, Федя крикнул:
– Вы под корягой, под корягой пограбьте!
Гонсо завел грабли как можно дальше под корягу и вдруг понял, что они что-то зацепили…
Об успехе следствия по делу об ограблении церкви Туз рассказывал всем с нескрываемым удовольствием, порой даже перебарщивая с похвалами в адрес Герарда Гавриловича. В результате тот же Драмоедов стал смотреть на Гонсо с нескрываемой завистью и злобой, хотя на поздравления тоже не скупился.
Но Герарду Гавриловичу было не до поздравлений. Во-первых, он был занят экспертизами. Делал все так, чтобы комар носа в деле не подточил. Во-вторых, проводил обыски, очные ставки и прочие следственные действия. А в-третьих, размышлял о задержанном Модесте Владиленовиче Замотаеве.
Замотаев, улыбчивый, приятный мужчина лет сорока, с ласковыми глазами, тихим приятным голосом, манерами воспитанного человека, вел себя странно. И при задержании, и потом как бы наблюдал за всем происходящим со стороны. Следствию не помогал, но на все вопросы отвечал, правда подчеркнуто лаконично. О чем-то он все время размышлял, и Герарду Гавриловичу стало казаться, что очень важно узнать, о чем Замотаев все время думает с тихой улыбкой, глядя куда-то вдаль своими голубыми глазами. Мысль эта не давала ему покоя. И он поведал о ней Тузу, но тот только рукой махнул: давай-давай, заканчивай дело, куй, пока горячо! Тем более что обыск у Замотаева ничего не дал и больше ничего подозрительного у него не нашли.
И вдруг известие – Замотаев сам просится на допрос, ибо намерен сообщить нечто важное для следствия. Герард Гаврилович распорядился немедленно доставить его к себе.