Зато Шламбаум, к всеобщему изумлению, переходить за Мурлатовым в банк намертво отказался, хотя тот и звал его с собой. Шламбаум заявил, что так как он «родной сын трудового народа», то мыть ноги кровососущим «эксприаторам» и всяким там «гоп-стоп-менеджерам» не будет «ни под какими коврижками». И отправился на пенсию по инвалидности.
В Лихоманске наступил полный штиль. Как шутили в прокуратуре, унялся Шкиль – и полный штиль. И у Герарда Гавриловича появилось ощущение, что теперь он тут особенно не нужен, что здесь его теперь ничто не удерживает.
Когда до убытия в командировку оставалась всего пара дней, на бульваре, по которому Гонсо бесцельно брел, загребая ногами уже начавшие опадать листья, его окликнули. Герард Гаврилович обернулся и узнал старика Кресало. Рядом с ним стояла девушка. Солнце било Герарду Гавриловичу в глаза, и потому он не сразу узнал Алину из парикмахерской, в которую как-то столь неудачно зашел.
– Товарищ следователь, не узнаете! – восторженно вскричал Кресало и бросился жать Гонсо руку. – А помните, как мы с вами по березам шастали?
– Такое разве забудется? – расхохотался Гонсо.
– А это внучка моя – Алинушка. Та самая…
– Так она ваша внучка! – поразился Гонсо. – Что же вы раньше не сказали?
Алина стояла молча, глядя куда-то в сторону.
– Я, товарищ следователь, когда это происшествие с вами в парикмахерской произошло, ей сразу сказал: «Завтра пойдем к товарищу Гонсо, и он нам все разъяснит в лучшем виде».
– Что же не пришли?
– Да знаете… – заюлил Кресало. – Приболел я тогда, товарищ следователь, пришлось отложить. А там и вы куда-то уехали… Но зато Эльвиру, ее вот начальницу, которая Алину подбивала на вас донос писать, я приструнил! Я этой баламутке объяснил, что к чему! Да так, что она потом к нам и заходить боялась. И барсука этого толстого, Мотьку Блудакова, который Алину склонял на вас жаловаться, тоже отшил как миленького…
– Погодите, Блудаков, что – предлагал тогда Алине на меня жаловаться? – застыл на месте Герард Гаврилович, пораженный вдруг мелькнувшей догадкой о роли Блудакова в парикмахерской истории. Так вот когда еще все началось! Вот когда под него подкопы повели.
– Он, барсучья его душа, – подтвердил дед Кресало. – Но я Алине сразу сказал: не вздумай, внучка, против Герарда Гавриловича что учудить. Он человек порядочный! Каким и должен быть настоящий работник органов!
– Да ладно, – смутился Гонсо.
– Эх, не раскусил я его тогда сразу! – не слыша его, продолжал куковать разгорячившийся Кресало.
– Кого?
– Да Мотю этого!
– Когда тогда-то?
– А когда он меня к вам с этой взяткой на березе послал… Иди и иди, чуть не силком потащил, барсучье сало!
– Так что, – опешил Гонсо, – выходит, и тогда он вас ко мне направил?
– И тогда, – крякнул Кресало. – Как я не допер, что он вас подставить и опозорить имеет в виду?! – сокрушенно сказал он. – Эх, старый пень!
«Это я пень, – подумал Гонсо. – Молодой, но пень. Не распознал такой простенькой подставы! А Блудаков тогда с дружками наверняка в кустах сидел, а потом и папку с документами стащил! Да, дорогой друг и товарищ Гонсо, сделали тебя как младенца. Полная запендя! Именно так охарактеризовал бы данное открытие незабвенный участковый Желваков».
– Эх, – скрепя сердце выдохнул он, – что теперь локти кусать! Все равно уезжаю я на днях.
– Слопали, гады, – ахнул старик Кресало. – Подвели под монастырь!
– Да нет, – поморщился от стариковской горячности Герард Гаврилович. – В Петербург еду, повышать квалификацию. Судя по всему, это мне не помешает.
– В Петербург… Это в Ленинград, значит, – с пониманием произнес Кресало. – Ну что ж, в Ленинград всякий бы рад, да не всякий рылом вышел.
– Ну а вы как, гражданин Кресало, после наших подвигов живете? Самогон уже не гоните?
– Это почему же? – удивился Кресало. И туманно пояснил: – Одно другому не помеха. Как в Библии сказано? Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками… А так как мы самогон из яблок гоним, получается, что одновременно и подкрепляемся, и освежаемся!
– И с кем же вы теперь… подкрепляетесь?
– Как с кем? С Гвоздюком же и подкрепляемся. Мы люди, испытанные временем, нам экспериментов не нужно.
– А спорите о чем? О чем диспуты ведете? Надеюсь, теперь без мордобоя и увечий?
– О Дэне Брауне и Марии Магдалине, – чуть запнувшись, объявил Кресало.
– О ком?! – даже поперхнулся от неожиданности Гонсо.
– Ну, о писателе этом американском, который написал, что Христос в Марию Магдалину влюбился, а потом на ней женился и у них детишки были…
– Ну, Кресало, вы даете! Вы же с дружком комсомольцами были! Наверное, и церкви громили? Над Богом смеялись?
– Я, Герард Гаврилович, по молодости да по глупости много чего наломал. Но церкви никогда не трогал. Как чувствовал – нельзя. А теперь на меня и вовсе просветление нашло.
– Значит, теперь без мордобоя?
– Пока обходились. А что там дальше будет – кто ж его знает? Ибо сказано: не клянись вовсе!
– Да… – задумался Гонсо. – Чудны дела! И о чем же вы спорите со своим Дэном Брауном?
– Ну, могло такое быть, чтобы Христос влюбился, женился да ребятишками обзавелся, или нет?
– Ну, и каковы позиции?
– Я еще до конца не определился. Мне то так кажется, то этак… А Гвоздюк, он упертый, идейный – ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах! Блаженный! Так он до сих пор верит, что Верка только с ним и гуляла, а не с нами обоими ради смеха…
– Да, интересные вы, я смотрю, люди!
– Эх, Герард Гаврилович, дорогой ты мой человек! – вскинулся Кресало, перейдя в возбуждении на ты. – Жалко-то как, что ты уезжаешь! Ну, бог даст, еще свидимся. Я в поликлинику побежал, а Алину тебе оставляю…
И он шустро засеменил прочь.
Герард Гаврилович и Алина остались вдвоем.
– Погуляем? – предложил Гонсо.
– Погуляем, – согласилась Алина.
Пройдя несколько шагов, она вздохнула:
– Никогда не была в Петербурге! «Полнощных стран краса и диво…»
– А вы приезжайте!
– К кому? Я никого там не знаю.
– Ко мне, – вдруг легко вырвалось у Гонсо. – Я через два дня уезжаю, недельку там осмотрюсь, придумаю, как вас устроить, а потом позвоню, и вы приедете ко мне… Приедете?
Алина неопределенно покачала головой, пожала плечами. И сразу стало ясно – приедет.
Они подошли к переходу через улицу. Гонсо остановился.
– А что вы остановились? – удивилась Алина.