Положив на папку коробочки с орденом и Золотой Звездой, он передал ее изумленному, побледневшему Савелову. Тот, пошарив глазами по комнате, остановил взгляд на Рите, с интересом наблюдавшей за происходящим от окна. Она ободряюще кивнула мужу. Тем временем адъютант бесцеремонно проколол новенький пиджак и привинтил к нему Золотую Звезду.
Спохватившись, Савелов запоздало произнес севшим голосом:
– Служу Советскому Союзу!
– Поздравляю со званием Героя Советского Союза, подполковник Савелов! – громко сказал генерал и осторожно пожал его забинтованные руки. – К сожалению, особенности нашей службы не дают нам права на церемонию награждения в Георгиевском зале Кремля с фанфарами и юпитерами, но такова уж наша судьба…
На постель к Савелову подсел улыбающийся Николай Степанович, обняв зятя за плечи, воскликнул:
– Вадька, дорогой мой зятек, поздравляю! Поздравляю! Рад за тебя и Маргариту безмерно! Теперь я могу с гордостью говорить, что зять у меня – Герой Советского Союза!
Савелов снова встретился глазами с Ритой.
– Поздравляю, Вадим! – улыбаясь, сказала она, но улыбка ее была несколько натянута. – Теперь тщеславие твоего тестя удовлетворено на все сто!..
– Товарищи! – громко, как на свадьбе, выкрикнул капитан. – Без фанфар и юпитеров в Георгиевском зале обойтись можно, но чтобы по доброй русской традиции не обмыть ордена и погоны – без этого нельзя. Маргарита Николаевна, помогайте! Мы просто не можем обойтись без ваших умелых женских рук! – обратился он к Рите и стал выкладывать из пакетов, привезенных с собой, коньяк, шампанское, икру и прочие деликатесы.
Савелов перевел взгляд на Толмачева.
– Товарищ генерал, разрешите обратиться! – хрипло произнес он.
– Обращайся! – улыбаясь, снисходительно махнул рукой тот.
– Вопрос первый, товарищ генерал: почему выполнение задания государственной важности вы называете успешным, тогда как на самом деле операция провалена. Провалена не по вине группы, а потому, что она была плохо подготовлена. Но, так или иначе, люди погибли, и задание не выполнено. А вы говорите о каком-то успехе, присваиваете мне звание и даете ордена! Почему?
– Я, признаться, ждал этого вопроса! Разумеется, это не подлежит разглашению, но… – Толмачев обвел взглядом палату. – Здесь все свои, поэтому я отвечу на твой вопрос, Вадим. Да, полностью операция не выполнена, но основная ее часть – уничтожение самых непримиримых полевых душманских командиров – выполнена полностью группой под командованием капитана Савелова.
– Громыхнуло там, в афганских горах, Вадим, а аукнулось в Женеве, на переговорах по Афганистану! – вставил Николай Степанович. – Великое дело ты сделал: «духи» в Женеве спесь поубавили! Поубавили!
– Вопрос второй! – Савелов повернулся к Толмачеву. – Почему вы думаете, что «великое дело» сделал именно капитан Савелов, а не…
Не дав ему договорить, Толмачев перебил:
– Даже если оставить в стороне Женеву, сделанное капитаном Савеловым подтверждают лейтенант Шальнов и сам командир группы майор Сарматов…
Рита негромко вскрикнула и, забыв обо всем, подалась вперед. Прижав к себе Тошку, она спросила дрогнувшим голосом:
– Майор Сарматов жив? Он жив, ну, ответьте же!
В палате воцарилась звенящая тишина, которую нарушил детский голосок:
– Мама, мамуля, кто такой майор Сарматов?
Рита не ответила, только крепче прижала к себе сына, продолжая умоляюще смотреть на Толмачева.
Тот отвел взгляд и наткнулся на колючие глаза Савелова.
– Сарматов действительно жив? Он вышел к нашим? – хрипло спросил тот.
– Вы неправильно поняли! – после паузы ответил Толмачев. – Я имел в виду донесение майора Сарматова, где он подробно описывает начальную стадию операции и дает высокую оценку действиям капитана Савелова. А что касается судьбы Сарматова… Тут много еще неясностей, требующих уточнения…
Прижав к себе мальчугана, Рита отвернулась к окну, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы.
– У тебя есть еще вопросы, подполковник? – спросил Толмачев Савелова, отвернувшегося к стене палаты.
– Больше вопросов нет, товарищ генерал-лейтенант! – подавив спазмы, сжавшие горло, ответил тот.
– Товарищи! – попытался разрядить атмосферу Николай Степанович. – Мы уже решили, что обойтись без юпитеров и фанфар в Георгиевском зале можно, но не обмыть ордена и погоны по старинному русскому обычаю никак нельзя! Поэтому предлагаю начать!
– Прошу вас! – поддержал его порученец, успевший к этому времени умело сервировать стол.
Савелов попытался встать на ноги, чтобы подойти к столу, но ноги не слушались его, и тогда сообразительный капитан пододвинул стол к кровати. Перекинув через руку белоснежную салфетку, он, как заправский официант, налил в один бокал шампанское.
– Даме, разумеется, шампанского, а мужикам по такому случаю положена водка – один стакан на всех! – затараторил капитан и лихо свернул головку «Столичной».
– Подожди, капитан! – остановил его Савелов. – Направо по коридору кабинет завотделением, попроси у него «шила». Он мужик понятливый, всегда дает, когда очень надо…
– Что такое «шило»? – растерянно посмотрел капитан на Толмачева, надеясь, что тот даст объяснение.
– «Шило» – это спирт. Чистый, как слеза ребенка, спирт, капитан! – пояснил Савелов.
Толмачев кивнул порученцу, и тот, делано вытянувшись перед Савеловым, весело отчеканил:
– Есть доставить «шила», товарищ подполковник!
Когда он скрылся за дверью, Николай Степанович укоризненно сказал:
– Зачем ты, Вадим, неужели нельзя обойтись без этого… без твоего «шила»?!
– Нельзя! «Шило» – великая вещь! Можно, например, врезать пару кружек, а потом десантным тесаком из тела пулю выковыривать…
– Вадим, прекрати, пожалей папу! – укоризненно качая головой, обратилась к мужу Рита. Она уже успела успокоиться, лишь покрасневшие глаза выдавали ее.
– Еще можно, – не обращая на просьбу Риты ни малейшего внимания, продолжил Савелов, – над холмиком из камней выпить по глотку из фляги, остатки вылить на камни, чтобы те, кто под ними, могли там свой отходняк отпраздновать…
– Вадим! – воскликнула Рита, обвивая его шею руками, но Савелов оттолкнул ее руки и продолжил звенящим от безысходности, боли и ярости голосом:
– Великая вещь – «шило»! Со всего грязь смывает: с души, с орденов, погон, но, к сожалению, ненадолго…
– Вадим, такой праздник у тебя и у нас, а ты… – резко обронил Николай Степанович.
– Как оглоблей перепоясанный! – зло усмехнувшись, подсказал тот. – Так у нас говорил сорокалетний капитан Прохоров, у которого погоны капитанские были к плечам автогеном приварены, потому что он смел свое суждение иметь… Нет больше того капитана, дорогой тестюшка!..