Сообщение не произвело на Коробова никакого впечатления. Он лишь насмешливо бросил:
— Ах, ах, бедный Фармазон!.. И как же удалось уйти от его церберов?
— Честно говоря, сам не знаю. Фортуна… Правда, пришлось пойти на мокруху — одного его полковника убрать с дороги…
— А заодно и мою дочь.
— С ума сошел, Виктор!.. Ольгу — не я!..
— Кто тогда?..
— Не знаю.
— Кто, кто, кто, черт тебя дери?
Походин снова выразительно покосился на телохранителей. Коробов что-то крикнул им по-немецки, и они скрылись за дверью.
— Знать не знаю, но предполагать могу, Виктор, — сдавленным голосом произнес Походин. — Видишь ли, с появлением из Сербии Скифа Ольга Викторовна стала просто неуправляемой…
— Она всегда была неуправляемой.
— Случилось то, чего я так боялся. Женщины, они сосуд скудельный. Хрен их поймешь. К Скифу у нее, видишь ли, старая любовь взыграла, а у того — баба новая объявилась… От ревности, полагаю, понесло Ольгу во все тяжкие…
— В какие еще тяжкие?
— Хочешь — не верь, но она собралась опубликовать в прессе показания душмана Хабибуллы о твоем афганском опиумном бизнесе… В отместку тебе, видишь ли… Мол, ты, отдав ее в Афгане в заложники Хабибулле, поломал жизнь ей самой и ее любимому Скифу, закатав его в тюрьму.
— Бред!..
— Ой, не скажи!.. За показания Хабибуллы она в прошлый свой приезд выплатила ему сполна твой долг.
— Ты уверен? — с изумлением вскинулся Коробов.
— Сама мне сообщила об этом, — потупился Походин и через паузу, стараясь не смотреть на него, осторожно добавил: — Но это, так сказать, не самая ее большая блажь.
— А самая большая?
— Страшно даже говорить тебе… Словом, Ольга собиралась явиться на Лубянку с повинной и сдать Инквизитору всех причастных к поставкам оружия на Кавказ.
— Сдать отца родного, лучше ты ничего не придумал?! — вырвалось у побагровевшего Коробова.
— Все бы ничего, — горестно развел ручками Походин. —
Но сам знаешь, какая у нее в Москве жизнь развеселая была: презентации-хренации, казино и рестораны с ночными бардаками. А заведения эти кто в Москве посещает? В основном бандиты и сексоты. Примет Ольга Викторовна лишнего за воротник, и ну публично каяться, орать, кто из чиновников высших сфер сколько долларов на оружии заработал, в какой банк положил… А кому это понравится?.. По-видимому, кто-то из них и наказал Ольгу за длинный язык.
— Оберечь должен был ее! — грохнул Коробов кулаком по журнальному столику и схватил Походина за плечо: — Почему я должен верить, что не ты ее, плешивый?.. Интерес-то у тебя был не меньший, чем у них…
— Говорю же тебе, Инквизитор мне в затылок дышал. Интерес был, но не я ее… Не мог я без твоего приказа.
— Какая наглость! Хочешь сказать, я мог приказать тебе убить родную дочь? — взревел Коробов.
— Я хочу сказать, что не я убил твою родную дочь, — затряс вислыми щечками Походин. — Клянусь — не я ее…
— Клянешься! — скривился Коробов, как от зубной боли. — Отлично задумано, Фармазон, — схватив Походина за грудки, прошипел он. — Разыгрываешь святую невинность, а сам раз-раз и в дамки!.. «Лимоны» со старого друга, как с куста, снять — и шасть на Багамы!..
— Господи, какие «лимоны»? — вытаращился Походин. — Я неделю в самолетах, не спал, а ты мне про какие-то «лимоны»…
— Выспишься на том свете…
На журнальном столике раздалась трель спутникового телефона. Коробов нетерпеливо приложил трубку к уху:
— Ты, Чугуев?.. Обнаружили логово ублюдка?.. Нет… Грузина нашел?.. Тоже нет… Мышей не ловишь, Чугуев!.. А связаться с недоноском можешь?.. Дай ему мой номер… Пусть поговорит со своим папашей в последний раз… Сидит вон в моем кресле, как мешок с говном… Связывайся, я жду…
От догадки, что с сыном произошло что-то ужасное, непоправимое, стены поплыли и закачались перед глазами Походина, и до него даже не дошел смысл вопроса Коробова о грузине.
Когда тот положил трубку, он воскликнул:
— Бога ради, Виктор, что произошло с моим мальчиком?..
— Ты у меня спрашиваешь?..
— У тебя ведь тоже сын… Скажи, не мучь меня…
«Похоже, Фармазон не в курсе, — мелькнуло у Коробова. — И Ольгу сомнительно, что он. То, что она болтала по пьяни на тусовках лишнее, мужики из «Феникса» не раз мне доносили… И водителя его Чугуев найти не может… Скорее всего тот грузин на Лубянке под диктовку Инквизитора новые «чистосердечные признания» пишет…»
— Сейчас твой недоносок сам тебе объяснит, что с ним, — несколько смягчившись от таких выводов, показал он Походину на телефон.
От мокрой одежды и нервного напряжения Фармазона стала бить крупная дрожь.
Коробов поставил перед ним бокал с виски и с ухмылкой слушал, как стучат о зеленый венецианский хрусталь его зубы.
Спутниковый телефон затрезвонил минут через десять. Эти минуты прошли в гробовом молчании, под треск сухих поленьев в камине. Коробов протянул Походину трубку и щелкнул тумблером на динамиках. В каминный зал ворвался осипший голос Тото и какие-то приглушенные русские и украинские голоса.
Тото:
— Ты чо, бабай, без балды, в Цюрихе, што ли? Ну, влип ты!..
— Тотошенька, — простонал Походин. — Хоть ты объясни отцу, что у тебя произошло?
Тото:
— Чо произошло?.. Чо у вас там в Цюрихе стряслось?..
— Господи, о чем ты?.. Тото:
— Ты совсем не волокешь, што ли?.. Со Скифом полный пердю монокль вышел… Облом… У него нет ккксивы лететь в Швейцарию. А твой кореш Коробов тянет с выкупом за пацанку…
— С каким выкупом?.. Зачем Скифу в Швейцарию? Тото:
— Ты чо, бабай?.. Часть бабок Ольги — шефини на меня перрр… перресовать… Блин, переписать…
— На тебя переписать завещание? Тото:
— А я чо говорю?.. Мне до балды, кто мне бббабки отвалит, Скиф или старый Коробов. Сказано же ему: сорок «лимонов» баксов на бочку… Это же крохи для них… Иначе Хряк пацанке бестолковку набок с-свернет… А все забугорные газеты вонючку, блин, тиснут: «Капээсэсовский дед отказался от родной внучки».
— Тото, ты выкрал дочь Ольги? — дошло наконец до Походина.
Тото:
— Ну-у, б-блин, до тебя, как до жирафа!.. Ты чо, воощ-ще?.. От с-сорока «лимонов» с-сучий потрох Коробов не обедняет…
— Тотошенька, мальчик мой, ты в своем уме? — в ужасе закричал Походин. — Что ты наделал!..
Тото:
— Сам же базар разводил: мани, мани не воняют. Вы с Коробовым на Кавказ пластит толкали, и ништяк. Вы с баксами за бугром, все остальные — в говне…