Скиф понюхал сигару, оторвал зубами кончик, выплюнул его в окно и сказал:
— Такие в Союзе сорок пять копеек стоили.
— У вас хорошая память.
Голос человека был тих и безмятежен, как у диктора в программе радио «После полуночи».
Скиф присмотрелся к его отражению в зеркале. Лицо ему показалось знакомым, как бывает всегда при встрече с людьми с клишированной внешностью, без особых примет и изъянов. Скиф почему-то сразу почувствовал даже некоторое уважение к этому пожилому человеку, которого дневная нервотрепка лишает спокойного сна.
Он плавно тронул машину с места и тихо покатил по пустой улице, держась подальше от света ярких фонарей.
— Обо мне нечего рассказывать. Как говорит мой друг и коллега Засечный — есть в нашей фирме такой шоферюга, — шофер, он и в Африке шофер. Все мы люди стандартные и подробно описанные в литературе. Вы ведь писатель?
— О да, целый день сижу и пишу, — охотно согласился пассажир.
— А что вы пишете, если не секрет?
— Кое-что — секрет, а что-то для служебного пользования. Но есть материалы и для открытой печати.
— Значит, вы коммерческий журналист, если у вас есть секретные материалы, — сыграл под простачка Скиф, принимая правила игры, навязанные клиентом.
— Что правда, то правда, большей частью коммерческий. Так диктует нам жизненная ситуация. Вот вы ведь тоже занимаетесь только чистой коммерцией? — с печальным вздохом поинтересовался пассажир.
— Только коммерцией, — подтвердил Скиф. — Ничего для души. И, главное, никакой политики.
— А что у вас есть для души?
— С детства выпиливал лобзиком, — нашелся Скиф.
— А сейчас не получается?
— Времени нет. И пилочки фигурные куда-то запропастились. Ни на одном рынке не сыскать. Да и денег нынче на хобби не напасешься.
— Понятно — семья большая, — оживился пассажир.
— Семья-то как раз маленькая: жена, дочка да я, но реклама постоянно навязывает дорогостоящие покупки.
— Да, реклама наш бич, но, с другой стороны, и благодетель. Она позволяет нам больше узнавать, больше зарабатывать, чтобы опять же больше тратить.
Пассажир откинулся на сиденье и счастливо улыбнулся. Видимо, в его душу вселялся желанный покой.
Скиф мягко притормозил у темной подворотни, чтобы не потревожить клиента.
— А теперь, когда вы успокоились от ваших нервных стрессов, — сказал Скиф, — говорите прямо, что вам от меня нужно, Николай Трофимович?
— Узнали… — с удовлетворением в голосе откинулся на сиденье пассажир. — Приятно иметь дело с умным человеком. Узнали по фотографии или по словесному портрету?
— Чутье подсказало. А сказать правду — вы удивительно схожи лицом с вашим сыном: и голос, и манера разговаривать — вы с Тото будто близнецы-братья. Да и адресок знакомый…
— Он в детстве выучил стишок про Тотошу и Кокошу, на каждом утреннике его читал.
— Понятно — трудное детство, папа в сапогах и портупее вечно на боевом задании, семья мыкается по офицерским общежитиям. Но все же воспитали достойного для общества человека. Сын пошел по стопам отца, но… Но несколько в другую сторону…
— Приятно слышать. Каждому отцу хочется, чтобы его сын был похож на него. Я рад — мальчик на правильном пути.
Приятное путешествие по ночной Москве совсем уж успокоило клиента. Он даже веки смежил от удовольствия.
— На пенсии вам бы спокойней спалось, — заметил Скиф.
— Нервы горят не на службе. Кровью сердце обливается за родную страну, когда видишь, в какую бездну пытаются ее свернуть иные радикальные вольнодумцы.
— Насколько я наслышан, генерал-майор КГБ Походин собаку съел на преследовании вольнодумства в СССР.
— Правильно, но с какими целями?.. А я отвечу — с благородными, — с гордостью ответил генерал. — И не жалею об этом.
— И чего же вы хотите от простого человека?
— Простой дружбы и человеческого разумения.
— Между удавом и кроликом?
Походин усмехнулся и встретился в зеркале со взглядом Скифа.
— С кем вы боретесь, Скиф, и от кого бежите? Разложим по полочкам. Вы знаете, что вы попали под амнистию? Несмотря на ваш побег из лагеря, с вас снята судимость. То есть уголовное преследование тут вам не грозит. Даже если взять в расчет… американского офицера, зарезанного вами в Боснии во время войны… Но кто докажет?.. Вопрос спорный, да и американцы действуют не самыми правовыми методами. Ну а теперь-то вообще!..
— Что вообще?
— С некоторых пор вы очень богатый человек, хотя сами того не подозреваете.
Скиф саркастически хмыкнул в ответ.
— Да-да, вы настолько богаты, что даже в тюремной камере у вас всегда будет телевизор, кормить вас будут из ресторана с воли, а каждое утро в тюрьме у вас будет начинаться с массажиста и ванны джакузи. Да-да, не смейтесь. Случись что, будете вспоминать мои слова.
— Ага-а! — с горечью усмехнулся Скиф. — Будет вам собачья каша, а в углу — параша.
— Я не люблю раскрывать чужие секреты, но тут вы как бы и не чужой. Ольга Викторовна написала завещание, содержание которого, разумеется, пока почти никто не знает. А я с некоторого времени, можно сказать, ее компаньон и духовник, поэтому в курсе всех ее дел. И хочу сразу предупредить вас, что имею на нее серьезные виды…
— Молодая цветущая женщина пишет завещание? — пропустив мимо ушей его последние слова, вскинулся Скиф. — Как это понимать?
— На молодую и цветущую уже два раза покушались, к вашему сведению. Поэтому я и предложил ей свои услуги. Мои люди в погонах все-таки надежней платных телохранителей. Разумеется, оперативная работа по раскрытию покушений нами проводится втайне даже от нее самой.
— А при чем здесь я?
— Хм… Ольга Викторовна, не дожидаясь следующего покушения на нее, все завещает своей дочери Нике, а до ее совершеннолетия во владение имуществом, в случае чего, должны вступить вы — отец девочки.
— В случае чего?
— Вы действительно не понимаете, что вам грозит в случае третьего, и удачного, покушения на Ольгу Викторовну? — вдруг, отбросив умиротворение, жестко спросил Походин. — Она, вероятно, написала на вас завещание в надежде на вашу защиту от тех, кто хочет ее устранения. Но вы должны понимать, что в случае чего она утащит вас за собой в мир иной.
— На меня падет подозрение в ее убийстве, и я загремлю под фанфары… вы хотите сказать?
— Приятно говорить с понятливым человеком, — засмеялся Походин. — В вашем положении на вас легко списать что угодно. А теперь с ее завещанием у вас к тому же появился мотив для ее устранения.
Скифа передернуло. Верить «голубым мундирам» было не в его правилах. Но тут многое походило на правду, и от этой правды веяло могильным холодом.