— Держите объект под прицелом, — сказал Скиф, подползая к затаившимся за глиняным дувалом сержантам.
Те молча кивнули в ответ, а Скиф, мягко ступая в толстых афганских джурабах, подобрался к кяризу. На дне неглубокого пересохшего колодца-кяриза спал, связанный по рукам и ногам, особист Чугуев. Скиф перерезал на нем веревки и только после этого, прижав палец к губам, растолкал его. Особист благодарно пожал его руку и показал на дом. Скиф понимающе кивнул и, выбравшись из колодца, направился к жилищу.
В большой комнате мужской половины дома на короткой кошме лежал с открытыми глазами в засаленном английском френче толстый командир душманов.
— Хубасти? — открыв ногой дверь, сказал полюбившееся ему слово Скиф.
Руки душмана медленно поползли вверх, а глаза скосились к висевшему на стене пистолету в кобуре.
— Скиф! — крикнул безоружный особист, когда толстый душман метнулся к пистолету.
Молниеносно капитан выхватил десантный нож и бросил в душмана. Тот только охнул и завалился на кошму с остановившимся, быстро стекленеющим взглядом.
— Спасибо, Скворцов, век не забуду, — вытирая выступивший на лбу холодный пот, сказал Чугуев и выглянул за дверь: — Ты что, один?
— Со мной твой проводник Муса, а остальные бойцы кишлак и этот объект под прицелом держат. Чего с Хабибуллой не поделил?
— Сотрудничать ни с Масудом, ни с Наджибуллой не хочет. А самого в Пешаваре пакистанцы не больно жалуют, вот наши умы штабные и решили попробовать вербануть его на нашу сторону.
— Это кто? — Скиф кивнул на покинувшего бренный мир толстого душмана.
— Один из полевых командиров Хабибуллы.
— Я думал, сам Хабиб.
— Чего захотел! Тогда бы ты стал Героем Советского Союза, а я наконец получил перевод из этой долбаной Афганщины в Москву.
— Ну и вербовал ты полевика Хабибуллы на свою же голову…
— Смертельный риск — специфика нашей работы, — гордо задрал курносый нос Чугуев и стал приводить в порядок полевую форму с эмблемами медика, которые каждые четыре месяца в целях маскировки особисты меняли вместе с петлицами.
Неожиданно в дверном проеме появилась сияющая от неподдельной радости безбородая физиономия Мусы.
— Вах, вах, вах! — всплеснул он руками при виде мертвого толстого душмана и, с трудом подбирая русские слова, сказал Чугуеву: — Чугуй майор-баши… теперь ваша караван с чаре сап-сем якши пойдет! Сапсем якши!..
— Якши, якши! — смутившись, пробормотал тот и, выдернув нож из груди толстого душмана, неожиданно всадил его в живот Мусы, прямо в солнечное сплетение.
— Ты что? — вскрикнул опешивший Скиф. — Это же наш информатор!
— Есть у нашей службы особая специфика. Это большая политика, капитан… Непосвященным касаться не положено, — улыбнувшись, протянул ему окровавленный нож особист.
— Хорошая политика!.. Если бы мои ребята не держали этот дом на мушке, ты, наверное, и меня бы завалил, как барана?
— Боевого друга?.. Ни за что… Но про специфику нашу все-таки не забывай. Ни одна живая душа не должна узнать о случившемся.
— А чего мне докладывать полковнику Павлову?
— А ничего… Я сам знаю, что должен знать Павлов, а что не должен. Расписки о секретности результатов операции я с тебя брать не буду, понадеюсь на твою честность.
— Постой, полковник Павлов, выходит, не знает, что через контролируемую им территорию идут караваны с наркотиками?
— Это же специфика нашей службы. Тебе тоже об этом знать не положено.
В умении Скифа держать рот на замке особист Чугуев за годы, прошедшие с той поры, имел возможность убедиться.
* * *
Скиф отстранился от гаишника и сказал, стараясь держаться поприветливее:
— Ну, здравствуй, здравствуй, Геннадий!..
— Васильевич, — подсказал Чугуев. — Твой хороший друг.
— Геннадий Васильевич, ты, значит, и есть тот «хороший друг», о котором говорила Аня?
— А ты не догадался?
— Убей меня бог… Вижу, все по тому же департаменту служишь. И до каких высот дослужился?
— Сравнялся в звании с боснийским полковником Скифом, только из органов государственной безопасности.
— Так это твои люди нас от Дуная до Москвы вели?
— Уточним: от Сараева до Белграда и дальше до Москвы.
— Вон у тебя какие руки длинные! И про геройства мои знаешь?
— Все знаю, в том числе и про американца…
— Приятно поговорить со знающим человеком. А зачем тебе все это нужно?
— Приятно другу старый должок отдать.
— Надо же. Скажу честно, раньше я по-другому понимал специфику твоей профессии. Прошу прощения. И еще спасибо тебе за всех ребят наших, которых ты спас от украинской охранки при переходе границы.
— Да что там говорить, — с излишней скромностью потупился Чугуев. — Просто специфика нашей работы.
Скиф с выражением признательности пожал руку фронтовому товарищу.
— Мы как врачи: нас не любят, нас проклинают, а случись беда, снова к нам бегут.
— Ну, я — это понятно. А зачем тебе Засечный с Алексеевым? Засечный — жертва бездушной военной машины, которая просто забыла солдата в Африке. А Алексеев чересчур романтичная личность. Искал в Сербии смерти на поле брани после гибели семьи.
— Это уже второй параграф моей службы. Так сказать, сверхурочная работа.
— А на кой тебе Анна и этот несчастный распоп Мирослав?
— Они даже не подозревают, кому они служат. Русские слишком доверчивы, стоит лишь завести разговор о том, что нужно сделать доброе дело для доброго человека, они тут как тут.
— А для недоброго?
— Кто-то, к примеру, собирает в кулак антирусские силы, чтобы с полной гарантией добить матушку-Россию. Но не все еще силовики из верхних за баксы на службу к мордастым бугаям поступили. Есть такие, кто совесть не потерял и Родину не продал.
— Да ну? — насмешливо ухмыльнулся Скиф.
— Вот и представь себе… Пока мы можем только помочь сохранить лучшие умы и сердца России. А потом уже скажем свое веское слово. Но это все высокая патетика. Я действительно рад пожать твою руку. И напрямую предупредить об опасности.
— Мучник? — насторожился Скиф.
— Не-ет, Тото…
— Этот пыхтелка с цыплячьим пухом?
— Раскрою тебе один секрет: генерал-майор Походин — его родной отец.
— Как же, встречались. Это не секрет. Их морды будто под копирку нарисовали.
— И что хотел?
— В казачьи атаманы приглашал.
— Согласился?