– А гипнотическому внушению он может противостоять? – заинтересовался недоверчиво внимающий Осире Крис.
– Раз он легко достигает состояния сатори, а это не исчезновение, а обретение им его истинного «Я», то о его волю разобьются усилия любого гипнотизера.
– Осира-сан, как я только что слышал, у вас появилась уверенность в скором выздоровлении пациента. Она, видимо, на чем-то основана? – осторожно поинтересовался Метлоу.
– При медитации в состоянии сатори к нему стала фрагментарно возвращаться память о его детстве, – улыбнулся Осира. – Вчера, например, он вспомнил высокого седого старика – вероятно, своего родственника. Пока он не может вспомнить его имени, но отчетливо помнит цветущую весеннюю степь и своего коня. Скажите, господа, а вы помните коня из своего детства?
– Коня? – удивился Крис. – Я не помню…
– И я не помню, – отозвался Корвилл.
– А он, представьте себе, не только вспомнил гнедого коня с белой гривой и белым хвостом, но даже вспомнил, как звали коня…
– И как звали его? – насторожился Метлоу.
– Чертушка, мистер Метлоу, по-русски – веселый чертенок. Старый Осира не ошибся в славянском происхождении пациента.
– Но не стоит распространяться на эту тему, – строго посмотрел на старика Крис.
Осира качнул головой:
– Врачуя самые потаенные уголки человеческой психики, сэр, сердце старого Осиры давно превратилось в кладбище чужих тайн. Найдется в нем место и для этой малой тайны.
– Осира-сан, не разрешите ли нам забрать Джона на несколько дней из монастыря? – спросил Метлоу. – Мы хотели бы побыть в его обществе.
– Несколько дней среди друзей пойдут ему на пользу, – склонил голову старик. – Но только через два часа, господа, а пока я советую оценить его успехи в искусстве кэндо и карате.
– Кто будет его противником?
– Потомок рода бродячих самураев…
– Они будут драться всерьез? – встревожился Корвилл. – Для чердака Джона это не опасно?
Осира-сан лишь загадочно улыбнулся.
* * *
В гимнастическом зале послушники дружно поклонились появившемуся бойцу, одетому в стиле кэндо – в юбку-штаны, нагрудник, перчатки и шлем фехтовальщика. В его руках сверкала отполированная бамбуковая палка, заменяющая острый самурайский меч. Палец в перчатке показал на сидящего среди послушников Сарматова. Тот, взяв такую же бамбуковую палку, натянул на голову шлем и сел на циновку напротив противника. Согласно ритуалу, последовала серия взаимных поклонов и дыхательных упражнений. Но прежде чем скрестить палки, бойцы на несколько минут неподвижно замерли в позе полулотоса…
– Знаешь ли, воин, с кем тебе предстоит сражаться? – наконец хриплым простуженным басом прервал молчание визави Сарматова.
– Мой сенсей не назвал мне имя противника.
– Помнишь ли ты слова бродячего самурая семнадцатого века Миямото Муссахи?
– Помню! – отозвался Сарматов. – «Когда я стою с мечом в руках против своего противника, я забываю обо всем, даже о противнике. Все мое существо смыкается с окружающим миром».
– Готов ли ты следовать этому правилу?
– Готов.
– Пусть бой подтвердит твои слова, – одобрительно кивнул боец и, словно подброшенный пружиной, легко вскочил с циновки.
Так же легко поднялся и Сарматов.
Разойдясь в разные концы зала, противники с грозными выкриками на выдохе сблизились и начали бой, похожий на древний, отшлифованный столетиями танец сильных и юных воинов, но одновременно и на ритуальный брачный танец серых журавлей. Сарматов плавно кружил вокруг незнакомца и никак не мог нащупать слабое место в его обороне. Не отрывая босых ног от циновки, тот только одними движениями корпуса шутя уклонялся от его выпадов и точными блокирующими движениями бамбуковой палки отбивал удары… Когда Сарматов лишь на секунду оказался в невыгодной позиции, противник сам перешел в стремительную атаку, и Сарматову с большим трудом удалось отразить разящие и беспощадные удары его палки.
Оценив ситуацию, один из секундантов-монахов показал пальцем на двух послушников, сидящих у стены, и те, издав яростные вопли, бросились на Сарматова. Скоро к ним присоединились еще два бойца. Впрочем, Сарматова количество противников нисколько не смутило. Отбив их первый яростный напор, он, пролетев в немыслимом прыжке несколько метров, оказался у них за спинами. Не дав им опомниться, он тут же сам перешел в атаку, по ярости и напору напоминающую несущийся над землей смерч. Через несколько секунд четверо нападавших катались от боли по циновке, но первый противник, тот самый, в маске, уступать Сарматову не торопился. С легкостью птицы он передвигался по залу, нанося Сарматову скупые, но точные удары. Прошло еще несколько минут взаимного обмена ударами, прежде чем Сарматову удалось оттеснить его в угол. Давая понять, что поединок закончен, боец сорвал с лица маску.
У комиссара Корвилла вырвался изумленный возглас:
– Дьявол!.. Сам Осира!.. Ему же за восемьдесят!..
Не менее удивился и Сарматов.
– Я даже не мог предположить, что такая честь оказана мне самим сенсеем! – растерянно воскликнул он.
– Бродячему самураю Миямото Муссахи понравился бы этот бой, – скупо улыбнулся Осира. – Каждый учитель испытывает радость, когда ученик начинает превосходить его самого. Но готов ли ты, пролетный дикий гусь, к поединку с учителем и неизвестными тебе противниками в карате?
– Буду счастлив, сенсей! – еще больше смутился Сарматов. – Надеюсь, я смогу оправдать надежды моего учителя.
Осира улыбнулся одними глазами.
Бои в стиле карате, как обычно, происходили во внутреннем закрытом дворе монастыря. Сначала Сарматову пришлось снова сражаться с самим Осирой, и опять его напор и физическая сила умело гасились мастерством и опытом старого самурая. После Осиры в круг вступил огромный, как гора, бритый наголо китаец, специально приглашенный из континентального Китая для боя с Сарматовым. Во время ритуальных поклонов китаец гневно раздувал ноздри плоского носа, устрашающе играл буграми мощных мышц и буравил Сарматова узкими свирепыми глазками. После завершения поклонов он сразу бросился на него сорвавшимся с привязи разъяренным быком. Сарматов встретил его напор подчеркнуто вяло и как бы испуганно, что еще больше распалило китайца. Забыв об осторожности, он с ревом бросился в лобовую атаку и сразу был жестоко наказан за это – Сарматов движением корпуса уклонился от его удара и отправил теряющего равновесие китайца на татами коротким, но резким ударом локтя в поясницу. Вскочив с татами, уязвленный китаец бросился в новую атаку, но Сарматов легко уклонился от резкого удара ноги. Захватив молниеносным движением ступню противника, он развернул вокруг оси взвывшего от боли китайца и с размаху бросил его лопатками на татами.
Осира-сан, увидев, что противник Сарматова терпит жестокое поражение, приказал вступить в бой еще трем послушникам, и, таким образом, учитывая дышащего гневом китайца, Сарматову пришлось сражаться сразу с четырьмя опытными бойцами. Нащупывая слабое место в его обороне, они хищным вороньем закружились вокруг него, но едва кто-либо из них переходил в атаку, как тут же натыкался на жесткие молниеносные удары Сарматова и снопом валился на пол.