Якуб достал из кармана своего шикарного пальто катушку скотча и быстро обмотал Ледникову сначала руки, а потом и ноги. Ледников в это время совершенно автоматически напрягал и по возможности раздвигал руки и ноги. Когда-то, еще в детстве, он читал книгу о фокусах знаменитого Гудини. Как оказалось, тот выбирался из пут именно таким образом - когда связывали, напрягал мышцы, а когда он их потом расслаблял, узлы заметно ослабевали. Но во времена Гудини ничего не знали о липком скотче.
- Да не надо много, - нетерпеливо поторопил Негодин добросовестного Якуба. - Просто чтобы сидел тихо. Так… А даму нашу отведи в другую комнату, а то она отвлекает Валентина Константиновича. Он ни о чем, кроме нее, думать не может.
Якуб показал Гланьке дулом пистолета, чтобы она встала. Лицо ее помертвело от отчаяния. Ледников видел в старом зеркале, висевшем на стене, как в маленькой комнате Якуб усадил Гланьку на стул, завел руки ей за спину и обмотал их скотчем. Затем плотно обмотал лентой ноги.
- И рот заклей, мне от нее ничего не нужно, - приказал Негодин. - А то будет нас отвлекать от беседы.
Якуб заклеил окаменевшей от ужаса Гланьке рот и вернулся в большую комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь.
- Итак, господин Ледников, несколько вопросов, - с усталыми интонациями следователя, приступающего к официальному допросу, произнес Негодин. - Простых и конкретных. Отвечайте так же просто и конкретно. Будете лгать, выкручиваться - я сразу увижу. Тогда придется применять меры физического воздействия. И для начала не к вам, а к Аглае Андреевне. Ей будет очень больно. Неужели вы это допустите?
Тут взгляд его остановился на Якубе, который с непроницаемым лицом стоял рядом с Ледниковым.
- Якуб, ты подожди там, на кухне. Я тебя позову, когда понадобишься. А пока можешь поесть, что ли… Господа накупили там еды на полк солдат.
Якуб вышел с непроницаемым лицом. Негодин посмотрел ему вслед и доверительно сообщил:
- Страшный человек. Я ведь его с детских лет знаю, он со своей шайкой всю школу в страхе держал. Причем не просто деньги у детишек отнимал, но еще любил унизить, оскорбить, надругаться… Уже тогда был мастак по этой части. Пацаны потом до самоубийства доходили от страха и стыда.
Запугивает, понял Ледников. Проводит предварительную психологическую обработку. Все по науке. Прямо по учебнику криминальной психологии.
- А потом его шайка решила меня на счетчик поставить - чтобы я выплачивал им регулярную дань. А откуда мне было ее взять? Ну, я и запугал до смерти одного паренька, отец которого служил в КГБ… Сказал, что он у них намечен очередной жертвой.
- Вы Игоря Цапцына имеете в виду? - хрипло спросил Ледников.
- Опять вы догадались обо всем! Может, зря вы из прокуратуры-то ушли, Валентин Константинович? - прищурился Негодин, с удовольствием демонстрируя в ответ собственную осведомленность. - Большую карьеру могли сделать. Да еще с помощью отца…
Он удовлетворенно улыбнулся, посчитав, что ответный удар тоже попал в цель.
Пусть говорит, подумал Ледников, сейчас можно только одно - разговаривать. Неважно о чем. Лишь бы тянуть время. Пусть выскажется. У людей, болезненно зацикленных на себе и скрытных, как Негодин, время от времени настает момент, когда им хочется выговориться, чтобы объясниться, похвастаться, показать себя. Особенно перед человеком, мнение которого им представляется важным. Может, с некоторых пор он, Ледников, стал для Негодина таким человеком? Ему важно, чтобы его справедливо оценили, отдали ему должное, а в Ледникове он, кажется, увидел достойного противника…
- Потом я подбросил семейству Цапцыных в почтовый ящик письмо с предупреждением, адресованным, разумеется, отцу… И все - увели Якуба под белы руки.
- Похоже, вы сломали ему жизнь, - механически сказал Ледников, лишь бы что-то сказать.
- А если бы он сломал мою? Вы представляете мою жизнь, если бы его шобла поиздевалась надо мной так, как это было у них принято. Эти злобные хорьки уже тогда хорошо знали, что такое опустить человека… И потом, почему это я сломал ему жизнь? По-моему, он таким несчастным не выглядит. Ну, угодил в лагерь, зато там его сделали секретным агентом… С тех пор он не просто бандит, каким бы обязательно стал, не вмешайся я! Он сотрудничает с органами, а органы сотрудничают с ним.
- Какие органы вы имеете в виду? - поинтересовался Ледников, продолжая незаметно работать руками.
Напрячь - отпустить, напрячь - отпустить… А потом чуть раздвинуть, растягивая ленту…
- Те самые, которые на данный момент представляю я, - весело сформулировал Негодин.
- Служба безопасности холдинга «Мангум», надо понимать, имеется в виду?
- Да нет… Не будет «Мангума», будет другой орган. Главное, что за ним буду стоять я. Во времена перестроечной смуты я случайно наткнулся на досье Якуба, отыскал его и сделал своим собственным агентом. Я помог ему закончить школу телохранителей, устроил в частное охранное предприятие… Так что он теперь мой собственный агент, личный. Когда мои интересы совпадают с интересами того самого холдинга, который вы упомянули, Якуб работает и на холдинг…
- Насколько я понимаю, с некоторых пор ваши интересы разошлись с интересами холдинга? - как можно спокойнее спросил Ледников.
Напрячь - отпустить, напрячь - отпустить…
- Много же вы успели накопать! - не смог сдержать удивления Негодин.
- Ваши методы, - решил польстить ему Ледников. - Информация, как можно больше информации, потом анализ, выработка плана действий… И лишь потом - действия. Точный, резкий удар с неожиданной стороны.
Ледников внимательно следил за Негодиным и ясно увидел, что тот польщен, хотя старается не подать вида. Надо все-таки попытаться с ним договориться, любой ценой, другого выхода нет. Надо зацепить его эмоционально, чтобы он разволновался. А волнует его сегодня больше всего, пожалуй, Екатерина Юрьевна Дроздецкая-Аристархова… И все, что с ней связано. Надо выруливать в эту сторону.
- А в машине, которая сбила доктора Цапцына, за рулем были вы?
- Да нет, зачем? У каждого свои обязанности. Якуб водит машину профессионально, а я неважно… Я вообще в своей жизни никого пальцем не тронул. Представляете, даже не стрелял ни в кого! Пацифист чистой воды.
- А чем же бедный доктор вам помешал?
- Бедный доктор! - с отвращением выговорил Негодин. - Извращенец он был, ваш доктор. Когда он смотрел на Катю, меня просто тошнило. И это в моем присутствии! Прямо при мне! А что он там вытворял, когда был один в палате? Один с ней! Всего боится, дрожит от страха, губы мокрые, слюнявые, а ручонки потные так и тянутся…
Негодина буквально плющило и трясло от ненависти. Моментальный переход от ледяного, ироничного спокойствия к лихорадочной одержимости и неуправляемой взбешенности впечатлял, конечно, но и свидетельствовал о весьма болезненном состоянии психики.