Лариса остолбенела, когда услышала фамилию исполнителя.
– …твою мать!
– Сильно сказано, – одобрил Филин. – Кто он такой?
Лариса отмахнулась. Филин помог ей с Локтионовым, но в дальнейшем на него рассчитывать нечего. Разве что опять встречаться с нужными людьми, просить, обещать ответные услуги, договариваться, чтобы они ему позвонили или выделили кого-то другого. Целый день уйдет на эту бодягу.
– Его показания чего-то стоят? – спросила Лариса.
Филин не удивился. Сам он периодически «сливал» милиции зарвавшихся конкурентов и не видел в том ничего дурного. Главное, конечно, чтоб остальные не узнали. Они поступают так же, но кто ж это вслух признает?
– Стоят, если он их повторит на суде и в чистых штанах.
– А если записать на видео? Дать ему привести себя в порядок, развязать? Филин отмахнулся.
– Надо сделать запись, – решила Лариса. – Найдешь камеру?
– Постараюсь.
– Я с ним сама поговорю…
Отпустив «смышленых», Лариса встала перед смотревшим в пол Локтионовым, закурила и спросила:
– Чего ж мне такая мысль раньше в голову не пришла? Сомневалась чего-то, жалела тебя… Дура, одно слово. Правда, слава Богу, опомнившаяся. Ты меня слышишь, Эдуард?
– Мне очень жаль, – сказал бывший директор.
– Не будем о жалости. У тебя, Эдуард, есть два пути. Как в кино. Либо ты идешь к прокурору, либо мы… Точнее, уже я одна, – иду У загс. За твоим свидетельством о смерти. Что тебе больше нравится?
– Мне все равно.
– Так не бывает. Решай, всё в твоих руках. Локтионов решать не хотел.
– Так, понятно. Сейчас ты отмоешься и все, о чем говорил, повторишь под запись. Ты меня понял? Повторишь все досконально, со всеми подробностями.
– А потом?
– Потом будем ждать. Я же говорила, у тебя два варианта. Если оставлю живым, пойдешь в тюрьму, и не дай тебе Бог на следствии или в суде хоть на шаг отойти от своих показаний! Удавят в ту же минуту. Кроме того, я тебе обещаю, что денег не пожалею, но создам тебе в тюряге такие условия, что… Жить будешь под шконкой, вылезать – три раза в сутки, чтобы пожрать, в камере прибраться и задницу свою подставить. Не знаю, сколько тебе отмерит суд, но обещаю, что так с тобой будет каждый день. Дадут десятку – все десять лет тебя будут драть во все щели и повеситься не дадут… Выбирай, что тебе по душе: такая жизнь или смерть? Смерть, правда, тоже будет нелегкой…
Чувствуя, что от него ждут ответа и никуда от этого не деться, надо отвечать, Локтионов хотел выбрать второе. Лариса своими руками его не тронет, так отчего же не соврать? Приготовился соврать, но вспомнил глаза одного из «смышленых», и слова застряли в горле.
Прокашлявшись, Эдуард Анатольевич выдавил:
– Лучше в тюрьму.
«Ничего, еще посмотрим, как там повернется», – мысленно ободрил он себя.
– Я так и знала. – В голосе Ларисы прозвучало торжество. – Одного не пойму: как же сестренка терпела тебя все эти годы?
Два года назад у Локтионова был инфаркт. Он подумал, что если сердце прихватит сейчас, то это будет наилучшим выходом. Но сердце, как назло, не прихватывало.
От жалости к самому себе Локтионов заплакал, потом и зарыдал в голос.
В голове его вертелось дурацкое слово «фантасмагория».
Он не понимал, почему все так получилось.
Филин позвонил Кольской:
– Жанна? Он сегодня не придет. Не переживай.
– Надеюсь, я все-таки это переживу… Сам заглянешь?
– Как получится… Устал очень.
– Если надумаешь – захвати чего-нибудь к чаю. Жду.
Разъединившись с бандитом, Кольская набрала служебный номер оперативника Борисова:
– Олег? Все опять переигралось. Извини, но сегодня никак не получится…
Валет сидел за рулем «тойоты» и, прекрасно зная, какие дела творятся в подвале, думал о том, что надо бы позвонить Волгину. Телефон под рукой, на сообщение потребуется секунд двадцать, но… Большое, жирное «НО». После того, как кто-то «слил» хату, в которой держали Свешникова, в бригаде стали коситься друг на друга. В глаза предъяв не делали, пока нет прямых улик, правым оказывается тот, кто громче кричит и рвет рубаху на пузе, но за спиной шептали всякое. В легенду, запущенную Волгиным для дезинформации, поверили далеко не все, хотя составлена она была вполне грамотно. Пока лишь косились и шептались, как бывало и раньше, но если случится второй провал за одни сутки, поисками виновника займутся конкретно.
– Нет, Эдуард Анатолич, нам с вами не по пути. Поменяйся я с вами местами, вы бы и пальцем не шевельнули, чтоб мне помочь, – решил Валет, и на душе у него стало легче.
«Конец простой, пришел тягач, и там был трос, и там был врач, и МАЗ попал, куда положено ему…»
В машине, пока ехали, Родионов раз десять принимался напевать эту песню. Сейчас успокоился, но успел заразить Волгина, и Сергей мучился, сидя в темной гостиной дома Свешникова.
Очень хотелось спать. Кофе из термоса и сигареты не спасали.
Выезжать пришлось в ночь, сразу после того, как Волгин довел информацию об адресе Свешникова до подозреваемого. Если расчеты верны, убийца Инны не замедлил явиться сюда, чтобы разобраться с человеком, которого считает для себя опасным.
Если расчеты верны… Уверенности не было. Думать о том, чем все для него закончится, если засада отсидит впустую или они при задержании дадут маху, Сергей не хотел. Лучше про тягач и про МАЗ.
На задержание выехали вдвоем, не поставив никого в известность. В таких делах количество сотрудников – не аргумент, можно вдесятером упустить одного, а бывает наоборот: одиночка вяжет целую банду. Приглашать любого, кто подвернется под руку, Сергей не хотел и взял одного Родионова. Навесив дежурному всякой лапши, благо тот был из резервной смены и в рувэдэшных делах не разбирался, незаконно получил пистолет. Родионов, который работал в управлении, но числился в штате одного из пригородных отделов милиции, по причине нехватки времени вооружаться не стал. Машину Волгина бросили среди ангаров железнодорожной станции и последние два километра до усадьбы Свешникова проделали пешком, поспев как раз ко времени, когда хозяин, привыкший к деревенскому укладу жизни и ложившийся рано, видел третий сон. В помещение проникли опять-таки незаконно. Барабанили в дверь, пока он не открыл, а потом оттеснили с порога в сени и объявили, что станут сидеть у него, «пока Фоке не заявится».
Если заявится – хорошо, победителей не судят…
Попытка еще раз, с наскока, «расколоть» хозяина успеха не возымела. Свешников держался невозмутимо, на самые железные аргументы и страстные призывы реагировал флегматично, в основном пожимал плечами и повторял: