Плахов тоже подошел к дереву, подобрал с земли большую зеленую ягоду и с наслаждением впился в нежную розовую мякоть.
— Смотри — окосеешь, — предупредил он Никиту. — Будешь, как слон, по саванне гонять…
— В нем градусов-то, — прочавкал Уваров, — меньше, чем в сушняке. Это ж не виски.
— Тебе хватит… Все, давай спускайся.
— Угу, — кивнул Никита, лежавший на большой ветке. Он тихонечко пополз к стволу, но неожиданно громко взвизгнул: — Ай, сволочь!..
— Чего еще? — Плахов поднял голову.
Уваров побледнел и зажмурился от боли.
— Скрутило, — едва слышно прошептал он. — Прямо как гвоздем раскаленным в бочину дало… Теперь все… Помоги спуститься…
Плахов выбросил огрызок марулы и стал примериваться, как бы помочь висящему в трех метрах над землей радикулитнику.
— Ты сам вообще не можешь?
Тот отрицательно замотал головой:
— Никак… Больно очень…
— Маразм! — мысленно проклиная Африку, Уварова, марулу и вообще всю свою жизнь, Плахов полез на дерево.
Оказавшись на одной ветке с Никитой, он схватил его за ногу и потянул на себя. Уваров жалобно заверещал, взмахнул руками, соскользнул и спиной грузно бухнулся на землю, нежно прижимая к груди футболку, набитую драгоценными плодами.
— Жив? — испуганно спросил Игорь, спрыгнувший следом.
— Нормально, — выдохнул Уваров. — Не почувствовал даже ничего.
Он запустил руку в свой мешок, достал оттуда зеленую ягоду и откусил половину.
— Сам идти сможешь, раненый?
Уваров, скорчив героическую гримасу, попытался подняться, но тут же, громко ойкнув, опять свалился на землю.
— Никак… Больно…
— Понятно. — Плахов прикинул размеры ноши, наклонился и, положив руку Уварова себе на плечо, стал поднимать его с земли.
Восемьдесят кило живого веса — это не рюкзачок с картошкой. Но выкинуть нельзя, обидится еще, когда гиены найдут…
— Я тебя тоже когда-нибудь понесу, — Уваров надкусил очередной плод, — если в ногу ранят. Обещаю.
— Над ухом не чавкай, противно…
— Чего? — не расслышал Никита.
— Заткнись, говорю, — повторил Плахов.
— Угу… Ты не спеши, Игорек… До темноты все равно не успеем.
Больше Плахов ему замечаний не делал — на это не хватало сил.
Когда воины бакубонгов начали носить хворост и складывать его прямо под ногами пленников, Рогов поверил, что Тонго не собирается их пугать. Он всерьез настроился сжечь неугодных пришельцев.
— Я в костер не хочу, — задергался на столбе Вася, стараясь повернуться к Петрухе. — Петь, позови толстяка, пообещай ему еще что-нибудь!
— Чего? Зубной пасты, что ли? Я ему уже что только ни предлагал — не ведется, падла. Глухой он…
— Тихо! — Приговоренный к смерти вдруг замер, услышав что-то необычное.
— Ты чего, Вася?
Рогов только мотнул головой в ответ, давая понять вождю баквена, чтобы тот заткнулся.
— Матерится кто-то, — через минуту тихо сообщил он, не переставая вслушиваться. — Слышишь, Петруха?
— Тебя, Вась, от жары глючит, — сочувственно произнес Петруха. — Кому здесь материться, у этих бегемотов? Они же дикие…
— Да точно говорю. По-русски! — повторил опер и громко заорал — Эй, кто здесь русский?!! Здесь русские есть?!!
Воин бакубонгов швырнул хворост на землю, подскочил к Рогову, сильно толкнул его в плечо и что-то злобно прорычал на своем бегемотском языке.
Но Васе было уже на все наплевать — он заметил худого белокожего человека в длинных шортах и порванной рубашке, ковыляющего по направлению к узникам. На шее у него болталась толстая цепь с тяжелым камнем, который незнакомец тащил в руках.
— Русский?! — заорал Вася, глядя на мужика, за что получил еще один удар в плечо.
Петруха от удивления потерял дар речи.
— Братцы… — выдохнул мужик с камнем, остановившись метрах в трех от пленников. — Братцы! Родные мои…
По его заросшим щетиной щекам побежали слезы.
— Русский! — в один голос восторженно воскликнули приговоренные. — Ты русский?
Чернокожий воин с тупым упорством снова ткнул Васю в плечо. Рогов наконец обратил на него внимание.
— Чего тычешь? — раздраженно закричал он. — Видишь, земляка встретил!
Негр, махнув рукой, отправился за очередной вязанкой хвороста.
Русский подковылял к столбам и, грустно улыбаясь, стал молча разглядывать пленников. Вася всмотрелся в его изможденное лицо и вдруг узнал.
— Вы Данилов? Юрий Антонович?
— Да! — удивленно подтвердил мужик. — А откуда вы знаете?
— Так мы вас ищем, — официально, насколько это возможно в его положении, приосанился Вася. — Уже давно.
— Кто вы?
— Я Рогов, Вася, убойный отдел главка. Из Питера, — представился Вася и кивнул в сторону Петрухи. — А это Петя Нгубиев, вождь племени баквена, приятель мой… Мы от Ждановича.
— Ивана? Он тоже здесь?
— Сейчас нет. Но он был в ЮАР две недели назад. Искал вас, но не нашел. Попросил нас. А мы вот… Сами понимаете…
— Да-да, — закивал головой Данилов. — А сколько вас?
— Вообще четверо было, — ответил Нгубиев. — Нас двоих поймали. Мы к ним по-мирному пришли разобраться, а они подлянку замутили, бегемоты позорные, а теперь еще и сжечь хотят, чурки! Никаких понятий!
— Вы прекрасно говорите по-русски, Петр, — удивился Данилов. — Учились в России?
— Наш он, питерский, — пояснил Вася. Только речь сейчас не об этом, Юрий Антонович.
— Извините, — смутился Данилов. — Просто отвык от родной речи… Да. Об этом потом. Сейчас главное — вас от костра спасти.
— Нам хотя бы время выиграть. Наши скоро будут здесь, — обнадежил Петруха, но тут же осторожно добавил: — Наверное…
Данилов кивнул и, схватив в руки свой камень, заковылял в сторону хижины вождя. Васе опять показалось, что все это он уже где-то видел…
— Ничего себе расклад, — обалдел Петруха. — Выходит, не зря мы сюда приперлись?
Вася промолчал, думая о том, как хорошо было бы побыстрее отсюда свалить.
Юрий Антонович Данилов откинул кожаный полог, прикрывающий вход в хижину вождя, и, склонив голову, вошел внутрь. Тонго развалился на шкуре в углу хижины и сосредоточенно жевал кусок лепешки, макая его в глиняную миску с какой-то вонючей дрянью.
— Чего тебе, земляной червяк? — нахмурился он.
— Тонго, тот белый у столба, — обратился Данилов по-английски, — он из моего племени.