— Про марку? — Сергей пожал плечами. — Про марку ничего. Но цвет совпадает.
— У Быкова «девятка» тоже красная, — заметил Соломин, жестом останавливая очередной автомобиль. — Совпадает. Стало быть, завтра колоть будем, куда доллары подевал.
— Я ж серьезно…
— И я серьезно. Ты что, первый день в ментовке?
— Нет, — усмехнулся Елагин. — Второй…
Ирина услышала наконец, как в замке проворачивается ключ, и поспешила в коридор.
— Ты чего так долго? — подхватила она у матери сумки. — Я уже волноваться начала.
— На базар ездила. Для хороших чебуреков парное мясо нужно. Сметану заодно взяла. Настоящую, деревенскую, а не кефиром разбавленную, как в универсаме. А с базара теперь добираться — сплошное мучение. Пешком — и то быстрее будет. Милиции на улицах отродясь столько не видела. Что-то случилось?
— Международный экономический форум, мам. Провокаций боятся, вот и ловят террористов по всем подворотням.
— Лучше бы воров ловили. Вон, иду сейчас, а на лестнице подозрительный тип топчется, высматривает что-то… Может, ждет, когда пенсионерка какая-нибудь дверь откроет. Даст ей по голове и все вещи вынесет.
— Где стоит? — насторожилась Ирина.
— Да прямо над нами, между этажами. Я только стала…
Ирина остановила мать предостерегающим жестом, подошла к двери и прислушалась. С лестничной клетки не доносилось ни звука.
Она осторожно приоткрыла дверь. Чья-то тень мелькнула вверх по маршу.
— Эй, вы кого-то ждете?! — Ирина высунулась на площадку.
В ответ — тишина, а потом чуть слышные удаляющиеся шаги.
Ирина прикрыла дверь и осторожно двинулась вверх по лестнице. Стать невидимой и неслышимой мешали проклятые каблуки. И дернул черт именно теперь примерять! Но босиком тоже не набегаешься. Однако и незнакомец, хоть явно не был на каблуках, передвигался не бесшумно и, судя по звукам, шаг ускорил. Через несколько секунд Ирина услышала, как со скрипом отворилась дверь на чердак. В следующее мгновение ей показалось, что оттуда донеслась короткая ругань, но потом все стихло.
Инспектор по тылу вошла в азарт. Инстинкт охотника. Разум велел вернуться в квартиру, а инстинкт — догнать. Неизвестно кого. Неизвестно зачем. Но надо. Она извлекла из сумочки любимого «макарыча», старого, проверенного друга, и, прижавшись спиной к стене, по собачьи принюхалась и прислушалась. Затем резким движением распахнула дверь, чуть выждала и, присев, осторожно заглянула внутрь.
Пространство чердака тонуло в темноте. Узкие полоски света проникали лишь через щели выходящих на крышу люков. Тишину оживлял негромко подвывающий сквозняк — эдакий легкий саундтрек к триллеру или, скорее, к фильму ужасов. Только здесь был не киношный ужастик, а явь…
— Есть тут кто? — окликнула Ирина.
А в ответ — тишина… И не закуришь, мама…
Ирина скользнула внутрь, остановилась и, дав глазам немного привыкнуть к темноте, осторожно двинулась вперед, держа «макарыча» в боевой позиции. Держала на бедре, а не перед собой, как в тех же триллерах, на вытянутой руке, — так его легче всего выбить.
Она не видела мужчину, прятавшегося за вентиляционной шахтой метрах в трех от входа. Не видела, как он достал из-за пояса нож и поднял его для удара…
Вслед за Ириной на лестницу выглянула мать. Нина Михайловна уже ругала себя: зачем сказала про того типа? Вот дура старая! Господи, чего Ирка за ним поперлась? Ну что ей все неймётся… Мало ли кто на лестнице стоит… Что — у всех документы проверять?
Она решительно направилась к чердаку. И тут откуда-то сверху раздался грохот, тут же сменившийся матерной тирадой и коротким стоном.
— Ира! — схватилась за сердце мать.
Ответа не последовало.
Нина Михайловна преодолела последний марш, когда с чердака, хромая и морщась от боли, выбралась Ирина. Белоснежный костюм стал грязно-серым.
— Что с тобой?!
— Упала… Нога между досок угодила.
Опершись о перила, дочь сняла левую туфлю.
— Каблук сломала… Надо в мастерскую срочно нести.
— Я сама завтра отнесу. Мастерская — вон, через дорогу.
— Ага, завтра… А в чем я на работу пойду?
— У тебя ж не единственная пара.
— Мамуль, ну как ты не понимаешь, они для меня — как талисман. Я их купила, когда… Ну, неважно. Главное, в первый день на работу хочу в них пойти.
— Странная ты у меня. Приметы какие-то, звери, туфли вот теперь… Ты словно какой-то защитный круг вокруг себя создаешь. Словно боишься чего…
— Нет, мам, не боюсь. Хотя… все мы чего-то боимся, даже если не осознаем. Ну суеверная немного, и что?.. Мне — так легче.
* * *
Сапожник повертел в руках туфлю и флегматично поинтересовался:
— Вам срочно или оставите?
— Если можно, срочно, — ответила Ирина.
— Отчего ж нельзя? Можно и срочно. Двести сорок рублей.
— Хорошо. — Ирина вытащила кошелек.
Отсчитав сдачу, мастер кивнул на узкий диванчик у противоположной стены каморки:
— Присаживайтесь. Минут пятнадцать придется подождать.
Возле диванчика на небольшом трехногом столике покоился потрепанный журнал, пол-обложки которого занимали силиконовые прелести некой неопознанной девицы. Назывался журнал почему-то «Анекдоты», хотя столь выдающийся бюст должен был бы вызывать не смех, а по крайней мере уважение. Или зависть. Или сочувствие… Тут уж с какой стороны посмотреть.
Ирина потянулась за журналом, но в этот момент дверь каморки отворилась, и в мастерскую, подволакивая ногу, вошел худощавый парень лет тридцати. Заинтересованно глянув на Голикову сквозь толстые стекла очков в изящной металлической оправе, он подошел к прилавку, нагнулся, стащил с правой ноги сандалию и протянул ее сапожнику:
— Не поможете моему горю? Ремешки порвались.
— Вам срочно?
— Хотелось бы. А то босиком как-то не комильфо — носок постоянно сползает.
— Тогда за дамочкой будете. — Мастер положил сандалию на верстак слева от себя.
— А сколько это займет времени?
— Постараюсь не задерживать.
Ирина чуть отодвинулась в сторону, освобождая место. Мужчина благодарно кивнул, на левой ноге допрыгал до дивана и плюхнулся рядом. Потянулся было к журналу, но, вспомнив про соседку, отвел руку. Ей даже показалось, что он покраснел. Какой-то несуразный, словно большой ребенок.
Вопреки подавляющему большинству девиц, предпочитающих мачо или, как там сейчас модно называть волосатых и плечистых, — альфа-самцов, Ирине нравились очкарики. Еще со школы. Они казались ей загадочными и умными. А интеллект привлекал гораздо больше, чем ярко выраженные маскулинные черты. Может быть, потому, что сама была не из тихонь? Неудивительно: отец-спортсмен воспитывал дочку соответственно. Потому и мальчишечьи игры всегда были ей по душе — уже после четвертого класса каталась с мальчишками в излучине реки на плотах. А в пятом — влюбилась. В отличника, который вдобавок еще играл на виолончели. Парнишка носил очки и был старше ее на два года, как подойти к нему, она не представляла. Слишком неприступным и умным он ей казался.