— Вроде да.
— Видишь! Я плохого не посоветую. Теперь отшиваешь мента, и ты снова — свободная женщина.
— А, может, я уже не хочу быть свободной женщиной…
Наталья удивленно обернулась к подруге:
— Ну-ка, Наумова, выкладывай. Ты не втрескалась, часом?
Марина не ответила, но легкий румянец выдал эмоции.
— Та-а-а-к… Да перестань по клавишам барабанить! Не убежит никуда твой отчет. Ты что — с ума съехала? Зачем он тебе нужен? Оклад да пайковые! И две извилины в башке: одна — от фуражки, а вторая — по ошибке… У него хоть жилье есть?
— Квартира двухкомнатная, от родителей осталась. А жилье здесь при чем?
— Поймешь, когда останешься вон… — Самсонова кивнула в сторону комнатки, где сидел сынишка, — …с прощальным приветом.
— Ты жалеешь, что Сашку родила?
— Я тебя жалею! И хочу, чтоб ты моих ошибок не повторяла, — раздраженно пояснила Наталья. — Хватит в смене одной дуры… Слушай, а может, тебе того… неудобно? Я имею в виду — Сережу своего отшить? Так давай я. Без проблем. Объясню…
— Никого отшивать не надо. И позволь мне самой решать, кого…
— Привет! — раздался знакомый голос.
К стойке, не сводя взгляда с растерявшейся Марины, подвалил Ромка.
— Чего трубку не берешь? Звоню тебе, звоню…
— Рома, да сколько можно повторять… Кончено все. Что на мне — свет клином сошелся? — Марина на всякий случай придвинулась поближе к Наталье.
— Сошелся, значит. Ты — моя, понятно?
— Я, вообще-то, не вещь. Что вы все за меня решаете? — выдала Марина под впечатлением разговора с напарницей.
— Ну, ты ж со мной была…
— Была, да уплыла. Послушай, когда ты, наконец, повзрослеешь?
— Повзрослеешь? Так я, по-твоему, пацан зеленый?
Паленов зло усмехнулся, быстро сунул руку в карман, достал оттуда рифленую гранату и, продолжая удерживать в руке, поставил ее на стойку.
— А вот это видела?
— Господи… — прошептала Наталья, пятясь к стене и крестясь со скоростью — пять крестов в секунду.
— Ну так как… — В голосе Романа зазвенели нотки похоронного марша. — Чья ты?!
Марина, стараясь сохранять спокойствие, посмотрела ему прямо в очи суперменистые.
— Давай не будем в войну играть. Это все равно ничего не изменит.
— А это не игрушки… Смотри! — Паленов выдернул чеку. — Видишь? Сейчас отпущу руку, и…
— И что? Меня убьешь и себя заодно? А что ты этим докажешь? И — кому?
Роман не ответил. Несколько секунд молчал, потом, не выдержав взгляда девушки, как-то сник и, продолжая крепко сжимать в руке гранату, быстро вышел из гостиницы. Зачем он выкинул этот финт, он и сам толком не понимал. Чувства затмили разум. Но ему необходимо было как-то выплеснуть наболевшее, сделать что-то, поступок совершить. Вот и совершил… Курам на смех.
— Господи, да он полный отморозок! — испуганно прошептала Наталья, вновь обретая дар речи. — Не дай бог, и вправду взорвет кого.
Марина отрицательно мотнула головой.
— Никого он не взорвет. Калибр не тот.
И, откинувшись на спинку стула, прикрыла глаза, ощущая мелкую дрожь в коленках и противную слабость.
* * *
В здании, которое занимал теперь СОБР, в достопамятные времена размещалась областная контора, ведавшая ремонтом сельскохозяйственной техники. После того как в начале девяностых контора тихо скончалась вместе с областным сельским хозяйством, безнадзорное здание быстро обветшало. Было оно относительно небольшим, находилось в промышленном районе на городской окраине, и желающих получить его в собственность на тот момент не нашлось.
Но как раз вышел президентский указ об усилении борьбы с преступностью, и отцы города срочно передали развалюху на нужды местных структур МВД, отправив наверх победные реляции. Необходимые же для ремонта материалы и рабочую силу выделили вскладчину юрьевские бизнесмены. Поначалу, правда, они отнеслись к этой идее без особого энтузиазма. Но после того, как новосозданный специальный отряд быстрого реагирования провел несколько образцово-показательных рейдов по наиболее посещаемым торговым точкам и увеселительным заведениям города, щедрость спонсоров резко возросла. В результате ремонт здания был завершен в рекордно короткие сроки, а незнакомая доселе рычащая аббревиатура СОБР-Р-Р… мгновенно обрела широкую популярность в предпринимательских кругах. И не только в предпринимательских.
Вещевая кладовая отряда занимала две небольшие смежные комнаты на первом этаже вышеописанного здания. В дальней установили стеллажи, а в передней поставили рабочий стол, отгородив его от входа деревянным барьером. Руководила всем этим хозяйством Ирина Голикова, невысокая худощавая шатенка лет тридцати пяти, служившая в чине капитана милиции. Впрочем, никто из коллег не смог бы припомнить, когда последний раз видел Ирину в милицейской форме. Или в юбке. На работе она предпочитала стиль унисекс — нейтральные джинсы, а также — в зависимости от времени года — свитера или футболки, в крайнем случае блузки.
Взяв у Елагина бумаги, она окинула его оценивающим взглядом незамужней женщины, постоянно вынужденной находиться среди суперменов. Впрочем, он ее тоже оценил как вполне симпатичную, только слегка зажатую.
— Новенький?
— Ага.
— На место кого?
— Не знаю, — пожал Сергей плечами. — Сказали просто — вакансия.
— Ну да, — огорченно констатировала Голикова. — Теперь это просто вакансия… Обувь какого размера?
— Сорок четвертый. А костюм…
— Про костюм не спрашиваю. Пятьдесят два, четвертый рост. Брюки — пятидесятый.
— Точно, — подтвердил Елагин. — Привычка?
— Она, проклятая… Давай сразу на «ты», ладно? Меня Ирина зовут.
— Сергей.
Ирина исчезла в недрах кладовой и через некоторое время вернулась, неся кипу одежды, поверх которой стояли новехонькие черные берцы.
— Проверяй и расписывайся в ведомости. Вот ручка… Сразу предупреждаю: комбинезон специально даю на размер больше. Так удобнее, поймешь потом. Рубашка только одна — у тебя срок носки еще не вышел. Зимнего пока ничего нет. Обещают к ноябрю. Вроде всё. Или что-то забыла?.. Дай-ка! — Голикова отобрала у Сергея ведомость. — Ах да! Трусы… — Она вновь исчезла в кладовке.
— Вот!
Увидев труханы, Елагин не смог сдержать улыбки. Они были минимум шестидесятого размера и вполне могли вместить еще пару желающих.
— А у меня машины-то нет.
— Какой машины? — непонимающе склонила голову Ирина. И ни грамма кокетства, ни миллиграмма. Что обескураживало будущего бойца.