— В районе поселка надо было его брать, не дожидаясь Лондона, — заметил Кленов. — У него другого пути не было, как на трассе попутку ловить. Железная дорога — за рекой. Вот трассу и надо было перекрывать.
— И кого тормозить? Мы его до сих пор в лицо не знаем.
— Да куда бы он делся, в форме-то?
— Они под форму всегда гражданку надевали… Данные его тачки мы гаишникам передали, но вряд ли он на ней кататься рискнет.
— А кто наколку на дом антиквара дал, ребятки не сообщили? — уточнил побитый художник.
— Дружно валят на Миронова. Так что дальнейшее будет зависеть от его показаний. Правда, для этого его сначала найти надо…
Бухаров глянул на живописца с усмешкой:
— Ну, а ежели в корень посмотреть, так ты сам наколку им и дал. Ван Дейк… Готовься сесть за соучастие. Наша справка: совершение преступления по неосторожности не освобождает от уголовной ответственности.
* * *
Раненный в голову киянкой олигарх Быков ходил из угла в угол по графскому кабинету, в центре которого сидела на табурете подозреваемая во всех тяжких Вика. Она утирала слезы, словно только что почистила тонну лука. И пыталась доказать свою невинность. Или, грамотнее сказать, невиновность.
— Леш, он бы Ритку изуродовал… Ну, что мне делать было? И я ж тебя не знала тогда… Близко…
— У-у-у!.. — зарычал искусствовед и выпустил пар, вмазав кулаком по колонне у входной двери.
Колонна недовольно загудела, и откуда-то послышался шорох осыпающейся штукатурки.
— Ладно, черт с ним, с музеем… А на дом тоже из-за Ритки навела?!
— Какой дом?
— На мой! В смысле — не на мой, а… Где коллекция орденов!
— Да ты что, Леш? Я не наводила… Клянусь… Чем хочешь клянусь!
— Ну да! Они про эти ордена, наверно, в газете прочитали…
Вика собралась возразить, но вдруг, вспомнив о чем-то, посмотрела на Быкова словно на Ленина, вышедшего из мавзолея на вечернюю прогулку.
— Боже!..
— Обозналась. Я по другому ведомству…
— Я ж Ритке рассказывала… Про ордена. И про антиквариат советский. И про сейф…
— Зачем?
— Ну, так… Болтали просто… Она все про тебя расспрашивала. Я же не думала, что… А Ритка потом, наверное, Стасу и выложила… Леш, а что ей будет?
— Электрический стул в газовой камере! — раздраженно бросил Быков, но, взглянув на перепуганную Вику, сдержался. — Смотря по тому, что Стас скажет… Ты не о сестре, а о себе лучше думай! За музей по-любому отвечать придется.
— Лешенька… Прости меня, пожалуйста… Миленький мой… Прости!
— Ну, тихо, тихо… Не плачь…
Леха хотел достать ее платок, но обнаружил, что карман оторван в схватке с лучшим другом.
Но, самое странное, сейчас он не испытывал к Вике никакой злости. И даже если бы она сейчас вот заявила, что дала наколку лично, из корыстных побуждений, злость не появилась бы. Ну — так, легкая обида. Прав лучший друг, любовь контузит сильнее гранаты. И опережает самую быструю пулю. И с этим ничего не поделать. Умом понимаешь, а вот другими местами — не очень.
Леха приблизился к ней и положил руку на плечо, точно Ленин своей матери на картине «Мы пойдем другим путем». Вика вскочила с табурета и вцепилась в липового олигарха обеими руками, будто в мешок с баксами.
— Лешенька, не бросай меня… Пожалуйста… Я ж совсем пропаду… Лешенька…
— Ну ладно, ладно… Ты чего?
Он обнял ее и принялся гладить по голове, словно раскаявшуюся грешницу.
— Перестань! Я ж сказал, что не брошу. Если б хотел бросить, сюда бы не привез… Ну все, все… Успокойся!
Вика по-детски всхлипнула и подняла на него заплаканные глаза.
«Нет, она не играет. Так не смогла бы сыграть даже Джулия Робертс».
— Прости, Леш…
— Проехали, говорю! Сядь вон, посиди…
Леха отошел к окну и некоторое время смотрел через заляпанное краской стекло на погружавшуюся во тьму лужайку. Потом вернулся к служебным обязанностям.
— Слушай, а где может быть Стас?
— Не знаю… Это же Риткин знакомый. А я его только один раз видела. Мельком… Хочешь, у нее спрошу?
— Она не скажет.
— Почему?
— По многим причинам…
Быков похлопал себя по карманам в поисках сигарет. Потом, вспомнив, что отдал их дяде Жоре, снова мрачно уставился на темный пейзаж за стеклом.
— Леш, — начала вспоминать «подозреваемая», — они с Риткой в начале августа в Борисово ездили. На машине. Это здесь, под Юрьевском, километров сорок по воронежской трассе… Рита говорила, у него тетка умерла и дом в наследство оставила. Стас еще ей сказал, что жить там все равно не будет. От города, типа, далековато. Просил покупателя подыскать.
Она осторожно приблизилась к Быкову и прикоснулась к его руке.
— Леш… А зачем ты упакованным прикидывался?
— Тебе понравиться хотел…
— Очки, вообще-то, тебе идут.
* * *
Выслушав доклад возвратившегося из «бегов» Лехи, Иван Николаевич Кленов несколько секунд раздумывал, а потом подвел неутешительную черту:
— Я тебе, Алексей Романович, вот что скажу… Репин с его ненаглядной супружницей и Елагин с его стрельбой и прочими личными проблемами, даже если взять их вместе, по сравнению с тобой — зайчики. Белые и пушистые… Ничего. Скоро с вами настоящий психолог разбираться будет… И потом… Ты что, позвонить не мог?! Мы тут уже планы строили, как тебя обкладывать.
— Трубка села, — голосом могильного землекопа ответил Быков.
— А с Репиным и с этим, как его… молодым из уголовки… спокойно нельзя было разобраться?! Без мордобоя?! Взрослые люди, офицеры, а ведете себя, как пацаны на школьном дворе… Кто-то из жильцов даже «ноль-два» вызвал. Бандиты, мол, на глазах у всего дома ментов мочат… Не перепились еще на Руси, оказывается, сознательные граждане.
— Николаич, да я на эмоциях был… А Толян подвернулся под горячую руку… Как он, кстати?
— Еле ходит. Колено распухло. Его Сорокин домой повез. Если что — больничный ты ему оплачивать будешь. — Кленов глянул на подчиненного зло, как бык на тореадора. И вдруг взорвался: — Это ж сказать кому! Собровцы друг у друга задержанных отбивают!.. Или тебе на тренировках мозги окончательно поотшибало?! Так имей в виду: мне безмозглые не нужны! Я не посмотрю, что…
— Ну, виноват я, виноват! Позвоню Толяну, решу проблему… Лучше скажи, Николаич, чего теперь делать-то?
— То и делать! Мирона для начала найти, пока за границу не улизнул.
— Да я не о Мироне! С Викой что делать? Ее ж с ходу упакуют, в одну калитку.