— Раньше я об этом как-то не подумал. Мне следовало догадаться сразу.
Пойдемте погуляем, здесь рядом Унтер ден Линден — знаменитая улица «Под липами».
— Я бывал в Берлине часто, знаю, о чем вы говорите, — пробормотал Потапчук. — Раз вы так настаиваете, пойдемте, может, вам еще какая-нибудь умная мысль придет в голову. У вас какое-то парадоксальное мышление.
Они вышли из отеля. На улице бродячие музыканты выводили какую-то трогательную и заунывную мелодию. Миновав Фридрихштрассе, напарники вышли к широкой и пустой Унтер ден Линден. Дронго помнил времена, когда Берлин был столицей Германской Демократической Республики и эта улица, оживленная и полная людей, служила как бы своеобразной парадной вывеской государства. Целый квартал занимало здесь советское посольство, размещенное за высокой оградой. Рядом находилось невообразимо большое представительство Аэрофлота. Сейчас посольство уже давно закрыли, на воротах красовалась другая вывеска, извещавшая о том, что это всего лишь отделение посольства России в Германии. Представительство Аэрофлота также закрылось. Улица стала тихой и пустой. На ней не было ресторанов, только два полупустых кафе в разных концах, здесь почти не появлялись прохожие, за исключением туристов, которых доставляли автобусами непосредственно к Бранденбургским воротам. Здесь не было даже стоянки такси.
Сама жизнь словно вытекла из этой улицы, сделав ее уныло-безжизненной.
Дронго направился к Бранденбургским воротам. Когда-то здесь возвышалась глухая Стена, и бдительные пограничники никого в другой мир не пускали, стреляя в любого пытавшегося проникнуть туда без разрешения. Сейчас ворота открыли, Стену снесли, а рядом выстроились коробейники со своим пестрым и разнообразным товаром — от советских наград и формы до традиционных матрешек.
Потапчук сердито хмурился. Особенно его возмущали выставленные на продажу советская военная форма и награды бывшего Советского Союза. Справедливости ради стоит отметить, что продавались также награды и фуражки союзников. Но они не лежали вповалку, унизительными грудами.
Завлекали матрешки с карикатурными лицами бывших и нынешних вождей России.
Встречались даже портреты Эриха Хонеккера и Леонида Брежнева. После падения Стены минуло уже больше семи лет, но бессовестные торговцы по-прежнему предлагали растасканные от нее камни, которые никогда не кончались.
Может, распад страны начинается с полного забвения принципов морали и совести, когда награды и атрибуты государства становятся дешевым товаром, выставленным на продажу.
Торговцы представляли полный интернационал: цыгане и турки, русские, украинцы, поляки, даже темнокожие жители Германии, неизвестно откуда и каким образом в эти места попавшие. Потапчук отмахнулся от особенно назойливого продавца и спросил у Дронго:
— Зачем мы сюда пришли?
— Подумать, — коротко ответил тот. — Мне необходимо побывать именно здесь, чтобы подумать о том, что будет дальше. Мне нужно увидеть эти ворота и эту улицу, когда-то бывшую символом разделения всего мира.
— Увидели, — пожал плечами Потапчук, подходя к воротам. — Действительно странно, что здесь можно проходить, — удивленно сказал он, глядя на стоявшее справа здание бывшего рейхстага. — Я часто находился по ту и по другую сторону Стены, но никогда не стоял на ее месте, — признался он.
— Поэтому сейчас мы здесь, — нахмурился Дронго. — Я хочу для себя понять, что произошло. Может, право народа на собственный выбор есть высшие полномочия, которые никому не дано отнимать? Или все же кому-то дозволено решать за народ, как ему жить и в какие идеалы верить?
— При чем тут наша командировка? — недоумевал Потапчук, возвращаясь из-за ворот. Здесь не осталось ни пограничников, ни таможенной стражи. Только галдели торговцы, почему-то расположившиеся исключительно на восточной стороне Берлина.
— Я вам потом все объясню, — пообещал Дронго, глядя перед собой. — Идемте обратно, — предложил он, — кажется, сейчас пойдет дождь.
Ничего не понимающий Потапчук отправился следом за Дронго, решив, что у того просто обычная меланхолия. Они вернулись в гостиницу, получили ключи и разошлись по своим номерам. У Дронго долго горел свет — очевидно, он решал для себя какую-то трудную задачу. Потапчук тоже почти не спал в эту ночь. Ему не нравились ни настроение партнера, ни неизвестные, все время появлявшиеся в самый неподходящий момент. Как опытный «ликвидатор», он знал: любой неучтенный фактор в конечном итоге может стать самым главным. И самым опасным.
Сарычева привели на допрос к Алексееву, к этому времени подъехал и подполковник Иевлев. Офицер Службы внешней разведки уже слышал о случившемся в баре, знал, что попытка идентифицировать труп ни к чему не привела, в карманах у молодого человека не обнаружили никаких документов, а Сарычев отказывался отвечать на вопросы следователей ФСБ. Именно поэтому Алексеев решил сам поговорить с арестованным, пригласив для беседы и подполковника Иевлева.
Так они оказались в кабинете втроем. Когда конвойный вышел, Алексеев представил другого офицера Сарычеву:
— Это подполковник Иевлев из СВР. Я думал, будет правильно, если разговор состоится с его участием.
Сарычев молчал.
— Я не собираюсь обращаться к вашей совести, — строго сказал полковник, — и напоминать о том, что в результате вашего преступного молчания в пивном баре погиб один человек и получил тяжелое ранение наш сотрудник. Есть вероятность того, что он выживет, но останется на всю жизнь инвалидом. А у него, между прочим, семья, дети. Я не буду говорить вам и о том, что вы, бывший офицер КГБ, могли бы получше представить себе все последствия подобных встреч с незнакомцами в пивном баре. Все это вам и так ясно. Я хочу только знать, с кем именно вы там встречались и почему?
— Дайте мне закурить, — попросил Сарычев.
Иевлев протянул ему пачку сигарет.
— За что меня арестовали? — спросил Сарычев. — Я не делал ничего противозаконного. Или ходить в бар сейчас тоже запрещено?
Алексеев переглянулся с Иевлевым. Он понимал, что арестованный прав.
Прямых доказательств его вины не было. Более того, применив знаменитый указ о борьбе с бандитизмом, они могли с большой натяжкой продержать бывшего подполковника КГБ в заключении до тридцати дней. Но и только. Потом им пришлось бы его отпустить. Расчет строился на его собственной порядочности.
— Не запрещено, — ответил Алексеев, — но не в каждом пивном баре, где вы появляетесь, начинается стрельба и случаются убийства. Вам не кажется странным подобное совпадение?
— Сейчас развелось много бандитов, — пожал плечами Сарычев.