22 ноября 1890.
Дверь особняка была открыта, приглашая нас войти в просторный холл. Нас никто не встретил, однако в доме было тепло и повсюду горели лампы. Граф снял плащ и швырнул его на пол.
— Для тебя уже приготовлена горячая ванна, — сообщил он. — Будь любезна к полуночи быть одета, я отвезу тебя на встречу с твоим драгоценным Джонатаном. Вся здешняя прислуга, разумеется, в твоем распоряжении.
Держался он холодно и отстраненно, всем своим видом показывая, что у него нет желания пускаться со мной в разговоры. Прежде чем я успела хоть что-то спросить, он исчез. Я направилась в ванную комнату и с наслаждением погрузилась в пахнущую лавандой воду, надеясь утопить в ней свои тревоги. Мне трудно было представить, каким образом графу удалось устроить мою встречу с Джонатаном, да еще в полночь. Но у графа не было привычки бросать слова на ветер, это я знала. Мне оставалось лишь питать надежду, быть может, совершенно безосновательную, что он не оставит меня своими попечениями и по-прежнему будет ограждать от всех опасностей. Что касается Джонатана, то он, скорее всего, ныне не испытывает ко мне никаких чувств, кроме страха. Однако узнав, что я ношу его ребенка, он, возможно, изменит свое отношение и по мере сил тоже будет заботиться о моем благополучии. Мне ничуть не хотелось быть предметом попечений Джонатана, но я понимала, что мой долг — сообщить о своей беременности отцу ребенка. В противном случае мальчик, выросший без отца по моей вине, несомненно, проникнется ко мне ненавистью.
Граф прислал ко мне горничную, француженку по имени Одетта, с подносом, уставленным едой, на которую я с жадностью набросилась. Про себя я отметила, что силы мои возросли — несмотря на беременность, на этот раз полет в объятиях графа ничуть не утомил меня. Если я вынашиваю смертное дитя, почему моя собственная природа изменяется, в недоумении спрашивала я себя.
Выйдя из ванны, я уселась за туалетный столик, и Одетта уложила мои волосы в замысловатую прическу, так что пряди, скрепленные драгоценными заколками, образовывали на макушке подобие короны. Потом она помогла мне надеть роскошное платье из сверкающей изумрудно-зеленой тафты и набросила на плечи накидку того же цвета. Взглянув на себя в зеркало, я изумилась произошедшему со мной преображению. Никогда прежде я не выглядела так эффектно. Любопытно, по какой причине граф выбрал для меня столь экстравагантный и стильный наряд, думала я. Быть может, он полагает, Джонатан, увидав столь шикарную женщину, вновь воспылает ко мне любовью и предъявит на меня супружеские права?
Глубокий вырез платья был обшит крошечными драгоценными камнями, бросавшими на мое лицо причудливые отсветы. Одетта чуть тронула мои щеки румянами, а губы — помадой. Беспокоясь о том, чтобы не навредить ребенку, я попросила ее не затягивать шнуровку корсета слишком туго. Тем не менее благодаря корсету моя и без того тонкая талия казалась еще тоньше, а высокая грудь — еще выше. Подол платья был скроен так удачно, что бедра мои приобрели плавный русалочий изгиб. Когда туалет мой был полностью закончен, мы с Одеттой на несколько мгновений замерли перед зеркалом, любуясь представшей перед нами картиной. Прежде чем я вышла из комнаты, горничная вручила мне черную бархатную полумаску, на которой были изображены кошачьи глаза.
Увидев меня, граф постарался не выказать ни малейших признаков восхищения. Он лишь молча кивнул и помог мне сесть в карету. По пути мы хранили молчание, и я, желая оставить графа в неведении относительно моего душевного состояния, гнала прочь все мысли. Разглядеть выражение его лица не представлялось возможным, ибо оно было скрыто шелковой полумаской. Я пыталась представить, куда мы направляемся. Судя по нашим бальным туалетам, нас ожидало некое светское сборище. Но неужели там мы встретим Джонатана? Неужели он согласится принять приглашение, зная, что среди гостей будет граф? Не в силах более выносить неизвестность, я без обиняков спросила у своего спутника:
— А Джонатану известно, что сегодня мы с ним должны встретиться?
— Некоторым образом, — последовал уклончивый ответ.
«Почему ты не хочешь со мной разговаривать?» — вновь задала я вопрос, на этот раз безмолвно.
— Какой смысл в разговорах? — устало откликнулся он. — Я не могу сказать тебе ничего, что ты не знаешь сама. Тебе предстоит принять решение, Мина, и я не хочу вмешиваться. Всякий раз, когда я вмешивался в твою жизнь, мне приходилось платить за это дорогую цену. Больше я не повторю подобной ошибки.
С этими словами граф отвернулся и уставился в окно.
Я последовала его примеру, хотя мелькавшие за окном дома и улицы ничуть не интересовали меня. Думаю, мы находились где-то в Мейфейр, когда граф постучал в окно тростью, приказывая кучеру остановиться. Граф вышел из кареты первым и помог спуститься мне. Он взял меня под руку, и я удивилась тому, каким равнодушным стало его прикосновение. Человек, идущий рядом, не был со мной ни груб, ни нежен — он едва обращал на меня внимание. Мы двинулись по узкой улочке, в конце которой виднелась небольшая площадь с садом посередине. Хотя стояла глубокая осень, деревья в этом саду были покрыты зеленью, а кусты — цветами. Пораженная этим чудом, я остановилась, чтобы получше рассмотреть ярко-розовый пион, высунувшийся меж прутьев кованой железной решетки, но граф нетерпеливо потянул меня вперед.
Площадь была бы погружена в полную темноту, если бы не свет, падающий из окон трехэтажного особняка в георгианском стиле, который, судя по всему, и служил целью нашего путешествия. Мы поднялись по ступенькам крыльца, снабженного эффектным портиком с четырьмя коринфскими колоннами, и граф постучал в дверь исполинским кольцом, укрепленным в пасти бронзового льва. Дверь распахнулась, и мы оказались в просторном вестибюле с мраморными полами. Широкая лестница со сверкающими позолоченными перилами вела на второй этаж. Два дворецких в ливреях склонились перед нами в поклоне, один из них взял наши плащи, другой подал нам по бокалу с шампанским.
Поднявшись по мраморной лестнице, мы оказались в бальном зале, где играл оркестр и пары кружились в вальсе, создавая в центре комнаты подобие разноцветного вихря. Я заметила, что на всех танцорах были маски, на некоторых самые простые, на других — весьма причудливые, украшенные шутовскими колокольчиками, драгоценными камнями, золотыми крыльями и клювами хищных птиц. Некоторые джентльмены носили золотые и серебряные маски, полностью скрывавшие их лица, были и такие, чьи наряды дополняли воротники из птичьих перьев. Комната была залита удивительным неровным светом, источник которого я никак не могла определить. В камине весело полыхал огонь, но свечи в бесчисленных канделябрах не горели. Приглядевшись получше, я поняла, что свет исходит от самих танцоров. Все они, подобно графу, распространяли сияние — достаточно мягкое, чтобы не слепить глаза, и достаточно сильное, чтобы разогнать сумрак.
— Где мы? Кто хозяин этого дома? — в волнении обратилась я к своему спутнику.
Окинув комнату взглядом, я не увидела никого, хотя бы отдаленно напоминавшего Джонатана. Да и какой ветер мог занести моего мужа на столь эксцентричный маскарад?