Доктор фон Хельсингер меж тем доел последнюю ложку супа и удовлетворенно вздохнул.
— В наше время, когда дамы усваивают мужской образ мышления и развивают в себе интеллектуальную пытливость, они зачастую становятся жертвами интеллектуальных расстройств, — важно изрек он. — Если подобные расстройства оставить без лечения, они неизбежно приведут к меланхолии или, что еще хуже, к истерии. Леди, о которой здесь идет речь, повезло. Она вовремя обратилась за медицинской помощью, и мы сумели ей помочь.
— Я объяснил пациентке, что ей следует принуждать себя к выполнению домашних обязанностей, считая это частью лечения, — подхватил доктор Сивард. — И тогда к ней постепенно возвратится естественная склонность к хозяйству, свойственная всем женщинам. Здесь, в клинике, она работала на кухне, готовила еду и подавала ее. Поначалу подобные занятия внушали этой леди отвращение, но постепенно она вошла во вкус и, как видите, даже обогатила наш скромный стол своими любимыми рецептами.
Доктор Сивард позвонил в колокольчик, и горничные подали следующее блюдо — говяжьи отбивные с тушеными овощами. Джонатан, повернувшись к Сиварду, с похвалой отозвался о здешней прислуге. В мягком свете свечей лицо моего мужа казалось особенно красивым. Сейчас он выглядел в точности так, как тот молодой человек, брак с которым являлся пределом моих мечтаний. Произошедшая с ним перемена к лучшему была так значительна, что мне казалось, доктора не поймут, зачем я привезла мужа в клинику.
Одна из дам, услышав замечание Джонатана, тоже похвалила прислугу.
— Вы умеете нанимать горничных, доктор Сивард, — заметила она. — Мне бы следовало взять у вас несколько уроков.
— У моей жены безошибочное чутье на ленивых и нечистых на руку девиц. Именно таких она и предпочитает нанимать на службу, — сообщил ее муж, и все расхохотались.
— Рад, что наши горничные вам угодили, — сказал доктор Сивард. — Это мне вдвойне приятно, потому что в большинстве своем они являются пациентками нашей клиники или были ими когда-то.
Это известие меня поразило. Мне захотелось немедленно повернуться, как следует рассмотреть горничных и понять, несут ли их лица печать душевного заболевания.
— Работа помогает избавиться от многих психических расстройств, — продолжал доктор Сивард. — К тому же, привлекая пациентов к труду, мы экономим средства, необходимые для того, чтобы применять в клинике самые передовые методы лечения.
Я воспользовалась подходящим моментом и повернула разговор в нужное мне русло.
— Доктор Сивард, прежде чем пожениться, мы с Джонатаном договорились, что, став замужней женщиной, я буду посвящать значительную часть своего времени делам благотворительности. Пока мы с мужем находимся здесь, я была бы счастлива предложить вам свои услуги. Поверьте, я не боюсь любой работы.
Мое предложение явно не привело доктора в восторг.
— Подобное желание делает вам честь, миссис Харкер, — промямлил он. — Но, видите ли, наши пациенты зачастую находятся в столь прискорбном состоянии, что могут не оценить ваши добрые намерения. А мне бы вовсе не хотелось, чтобы пребывание в нашей клинике оставило у вас горький осадок.
Видно, ему есть что скрывать, решила я. Значит, необходимо проявить настойчивость.
— Уверена, человеку, который привык к обществу девочек школьного возраста, не страшны самые необузданные из ваших пациентов, — с улыбкой сказала я.
Мое замечание было встречено всеобщим смехом.
— А как вы относитесь к моему предложению, доктор фон Хельсингер? — обратилась я к пожилому джентльмену.
Тот устремил на меня взгляд своих выпученных глаз. Губы его растянулись в улыбке, однако лицо по-прежнему оставалось непроницаемым.
— Если герр Харкер не будет возражать против того, чтобы отложить нашу завтрашнюю встречу, утром я буду иметь удовольствие показать нашу лечебницу прекрасной молодой леди, — галантно произнес он. — В моем возрасте не часто выпадает возможность насладиться столь приятным обществом.
Взгляд, которым он сопроводил свои слова, был так пронзителен, что я невольно поежилась, продолжая при этом любезно улыбаться. Мое смущение не ускользнуло от Джонатана.
— Сожалею, сэр, но отложить нашу завтрашнюю встречу не представляется мне возможным, — заявил он непререкаемым тоном. — И в Лондоне, и в Экстере меня ожидают важные дела, к которым мне хотелось бы вернуться как можно скорее.
Я взглянула на своего мужа с удивлением. За долгие месяцы, прошедшие со времени его болезни, я перестала рассчитывать на его защиту и поддержку.
— В таком случае удовольствие показать клинику миссис Харкер принадлежит мне, — заявил доктор Сивард. В голосе его мне послышалась какая-то двусмысленность, и я задалась вопросом, уловил ли ее Джонатан. — Разумеется, если вы не возражаете, мистер Харкер, — обернулся Сивард к моему мужу.
— Не вижу причин возражать, — заявил Джонатан таким голосом, словно принес великую жертву.
Всю ночь меня преследовали глухие стоны, прорывавшиеся сквозь пелену моей дремы. Несколько раз я просыпалась, и, сидя в постели, прислушивалась к тишине. Странные звуки смолкали, и, уверившись, что они являются частью моего сна, я вновь опускала голову на подушку. Не удивительно, что после столь тревожной ночи я проснулась с головной болью.
Рано утром горничная внесла в нашу комнату поднос с завтраком, а ровно в восемь явился служитель, которому было поручено проводить Джонатана в кабинет доктора фон Хельсингера. Судя по всему, никому из посторонних не разрешалось расхаживать по клинике без сопровождения.
Пятнадцать минут спустя после ухода Джонатана в дверь постучала миссис Снид и предложила отвести меня к доктору Сиварду. Любопытно, эта особа тоже лечилась здесь от какого-нибудь психического расстройства, размышляла я, приглядываясь к своей спутнице. Речь миссис Снид была спокойной и внятной, но лицо ее беспрестанно подергивалось, словно она хотела подмигнуть, но не решалась осуществить свое намерение. Вслед за ней я спустились по широкой лестнице. Оказавшись на нижнем этаже, я услышала те самые голоса, что преследовали меня во сне, и на мгновение остановилась в растерянности. Казалось, даже стены здесь испускают жалобные стоны.
Стоны эти стали еще громче, когда мы пересекли холл. Миссис Снид извлекла из кармана фартука связку ключей и отперла высокие двустворчатые двери. Тут слух мой поразила дикая какофония звуков. Визг, рычание, плач, крики и завывания — все это сливалось в один нестройный хор, отчаянную песнь несчастья. Прислушавшись, я различила в этом хоре высокие и низкие голоса. Тем не менее все они принадлежали женщинам, и я спросила у своей спутницы, где же мужчины.
— Это женское отделение, — пояснила миссис Снид. — Мужчины содержатся отдельно.
Не обращая на шум ни малейшего внимания, моя провожатая двинулась вдоль по коридору, мимо множества дверей, некоторые из которых были снабжены смотровыми глазками, а другие — зарешеченными оконцами. Если в той части дома, где располагались жилые помещения, пахло, как и во всех старинных домах, сухим деревом и пылью, здесь, в клинике, воздух был насквозь пропитан запахом железа и ржавчины. Мы вновь поднялись по какой-то лестнице, на этот раз узкой и темной, и оказались перед дверью в кабинет доктора Сиварда.