Он знал, что представляет собой совершенно новый тип человека. Не novus homo — «нового человека», новичка в аристократических кругах, как Цицерон, — ведь семья Цезаря считалась старше самого Рима. Нет, он был человеком нового времени, новым человеком из старого рода, патрицием, представляющим интересы народа, просвещенным человеком с амбициями простолюдина. В нем бурлили новые идеи, а его противники закоснели в старых представлениях и не видели неожиданных путей. Цезарь не стремился разрушить прошлое — оно уже и так отжило свой век. А вот приверженцев старых традиций не жаловал — Катона, Цицерона и самого Помпея.
Но Помпей прекрасно сыграл свою роль, он поддержал нововведения Цезаря, когда его заставили это сделать. Разве он не улыбался медово, стоя перед Ассамблеей? Улыбался и говорил изумленным сенаторам, что да, поддерживает земельный закон Цезаря, поскольку он передает земли в собственность его верным солдатам. Помпей выстроил когорты этих солдат у здания Сената, показывая, насколько далеко готов зайти, поддерживая своего друга Цезаря. А затем — о прекрасный миг! — встал идиот Бибул, коллега Цезаря, и открыл было рот, чтобы возразить, но тут ему нахлобучили на голову корзину с отбросами. Незабываемое зрелище. Хулиганам удалось скрыться. А бедный дурачок Бибул спрятался в своем доме и носа не казал наружу, пока его не сместили с должности.
Но потом люди начали жаловаться, что Цезарь заходит слишком далеко. А Бибул пустил гулять по городу шутку, которую подхватили все горожане: мол, Помпей у них царь, а Цезарь — царица. Пусть смеются. Цезаря устраивала роль «царицы», коли «царь» не у дел. Кроме того, напомнил он клеветникам, женщины также способны управлять странами и народами. Семирамида была царицей Сирии, а амазонки властвовали над доброй половиной Азии. Пусть называют его женщиной, он еще попляшет на трупах врагов.
Какое-то время Цезарь изучал карту. Изящные пальцы скользнули по Иудее, где Помпей посадил своего царя, и замерли на землях Египта. Он провел указательным пальцем с юга на север страны. Говорят, так течет река Нил. Потом погладил, словно кота или другого домашнего зверька. Дорогого и священного зверька, зверька, которого он хотел получить для себя. Да, безумный старый царек в кармане у Помпея. Да, много лет назад Красе пытался присоединить Египет к Риму и получил по рукам от Цицерона и консула Катулла. Но Цезарь сделает по-своему.
Цицерон. Конечно, он не станет раскрывать рот, когда Цезарь выжмет Египет как лимон. Конечно, он не станет возражать против притока новых денег в казну. А когда он сообразит, откуда все это взялось, будет поздно. Цезарь и его люди, которых он наймет за египетское золото, будут уже далеко. И когда он вернется из Галлии — победителем, а как же иначе? — народ будет петь ему хвалу и всем будет безразлично, что по этому поводу думает Цицерон.
Катон — другой случай. Когда Цезарь взял в жены Кальпурнию и отдал Юлию за Помпея, Катон обвинил их в торговле дочерьми. Позор Юлии! Позор перед ликом Венеры! Позор благородной семье Пизонов! А потом Сенат возведет над собой царя, потому что так пожелает Цезарь! И всякий раз, когда Цезарь собирался пожинать плоды своих трудов, появлялся Катон и кричал о том, что он нарушает конституцию, ослабляет Республику и злоупотребляет сенаторской властью. Катон был благочестив сверх меры, как призрак давно отмершей морали. Этот призрак рыскал повсюду и провозглашал, что правильно, а что — нет. Катон был символом прошлого, старых методов и старой Республики, о которых многие вздыхают, но которых никто не желает вернуть.
Помпей и Красе согласны: настало время избавиться от Катона, осталось только сделать это. Никто не будет плакать, если этот правдолюбец исчезнет.
* * *
— Тебя желает видеть Публий Клодий Пульхр, — объявил слуга.
И поспешно отступил в сторону, давая дорогу нетерпеливому гостю.
— Ты занят, дорогой?
Клодий был чуть ниже ростом и чуть шире в плечах, чем хозяин дома. И происходил из рода, который был чуть древнее семьи Цезаря. Его ум был так же остер, но характер непостоянен. А еще он всегда стремился быть в центре внимания. Ему было мало спокойного уважения сограждан, он мечтал о восхищении толпы и пускался во все тяжкие, чтобы его завоевать. Цезарю доводилось видеть, как этот человек был неоправданно жесток с врагами. С ним предпочитали не связываться. У Клодия имелась собственная свора головорезов, по-другому их не назовешь. Эта банда несла горе и унижение всем, кто недолюбливал Клодия. Правда, было у него и слабое место, причем чрезвычайно уязвимое. Говорили, что он любит свою сестру, Клодию, самую красивую девушку Рима. Именно она была злосчастной и ветреной Лесбией из стихов Катулла. Ходили слухи, что между братом и сестрой завязался роман, из-за которого Клодий страдает до сих пор.
— Для тебя я всегда свободен, мой дорогой друг.
Какой неожиданный гость! Цезарь уже замечал за собой, что стоит ему пожелать с кем-нибудь поговорить, как этот человек внезапно попадается навстречу. Он подозревал, что унаследовал это качество по материнской линии, которая вела свой род от самой Венеры. Цезарь махнул рукой, отсылая секретаря.
— Я как раз размышлял о нашем друге Катоне.
— Я тоже думал о нем, причем дурно. Вообще-то от мыслей о Катоне мне всегда становится дурно.
И Клодий засмеялся над собственной шуткой, сверкая острыми зубами и ероша длинные, не по моде, кудри. У него были круглые щечки и маленькие голубые глаза, которые придавали бы Клодию невинное выражение, если бы резкий смех не выдавал его коварную натуру. Цезарь часто представлял себе Клодия в постели со своей бывшей женой Помпеей. Похотливая стерва и безумец, который во время праздника нарядился женщиной, чтобы соблазнить ее. Видимо, они здорово выпили, если настолько потеряли осторожность. Наверное, это было забавно. Как и Помпей, Цезарь не держал зла на бывшего любовника бывшей жены. Помпея была красива, она вышла замуж за Цезаря, а Клодию, как всякому мужчине, хотелось прикоснуться к власти другого мужчины хотя бы через влагалище его жены.
— Мне кажется, Катон надоел даже Цицерону, — заметил Цезарь.
— Но ведь они были союзниками.
— Цицерон сказал мне, что ему претит, когда Катон притворяется, будто живет не в настоящем мире, а в вымышленной республике Платона.
— Значит, Цицерон не станет поднимать шум, если мы избавимся от Катона?
— Думаю, нет. Ты уже продумал, как это сделать, брат?
Цезарь высоко ценил талант Клодия изобретать всевозможные уловки, не считаясь с законом и приличиями, тем более что делал он это с удовольствием. Именно Клодий нанял тех, кто опрокинули корзину с отбросами на голову Бибула. Но Бибул — дурак, его легко поднять на смех. А Катон, хотя и досаждает многим, все же человек уважаемый.
— Я все обдумал, — заявил Клодий, кокетливо поправляя прическу.
Клодий был из тех мужчин, которые не боялись вести себя подобно женщинам, потому что были слишком опасны. Эта особенность, одна из многих, тоже роднила двоих друзей.