— Тем не менее я с радостью сыграл бы для Юлия Цезаря. Быть может, он простит мне долг, если я очарую его своей игрой.
— Отец, я не желаю встречаться с Юлием Цезарем при таких обстоятельствах. Гефестион полагает, что мы должны послать Рабирию деньги, но только после того, как получим одобрение со стороны народа.
— Делай, что хочешь, — сказал Авлет. — Ты же царица.
Клеопатра посмотрела на первого министра и покачала головой. Так вот до чего дошло. Отец лишился рассудка и уже не узнает ее.
— Отец, я испрашиваю твоего разрешения. Ты царь. Я твоя дочь. У нас нет царицы.
— Нет царицы? — переспросил Авлет, словно только что узнал неожиданную новость. — Мы должны принять меры. Я думал, что женился на тебе.
— Отец, я Клеопатра. Я твоя дочь, а не твоя жена.
— Я когда-то женился на своей дочери.
— Да, отец, это была Теа, дочь твоей жены и моей матери. Я вовсе не твоя первая жена и не вторая.
Клеопатра пыталась скрыть тревогу в голосе. Она посмотрела на Гекату, но та опустила глаза. Что делать? Ее отец больше не был ее отцом — это был безумец, который даже не узнавал ее. Клеопатра ощутила, как некий защитный покров, который окутывал ее всю жизнь, которым она наслаждалась, будучи любимой и верной дочерью царя, исчезает, словно утренний туман, оставляя ее нагой и одинокой.
— Сколько тебе лет? — спросил безумец.
— Почти восемнадцать, отец, — дрожащим голосом отозвалась царевна.
— Уже восемнадцать? Отлично. С завтрашнего дня ты царица. — Он пожал плечами и обратился к Гефестиону: — Подготовь документы и принеси их мне вечером. — А потом обернулся к Гекате: — Ох, как я устал. Я хочу, чтобы меня перенесли в постель.
* * *
Царица держала монету большим и указательным пальцами, любуясь тем, как искусно чеканщик облагородил ее профиль и профиль ее отца. Возможно ли, чтобы ее лицо было так красиво, как на этой монете? Клеопатра опасалась, что это далеко не так: она достаточно часто подносила зеркало к лицу сбоку, разглядывая себя в профиль. Но художник ухитрился передать ум, светящийся в ее глазах, эффектную скульптурность скул и соблазнительный изгиб губ. «В тридцатый год правления царя Птолемея XII и в первый год правления его соправительницы, царицы Клеопатры VII», — гласила надпись на монете. Щека к щеке они устремляли взгляды вперед, словно смотрели в будущее.
Клеопатра повертела монетку, перекатила на ладонь и несколько раз подбросила. Она была уверена, что никто не заметил ее проделку, ее «алхимию», кроме старшего мастера царского Монетного двора. А он был человеком рассудительным.
Как только Клеопатра стала официально править страной вместе с отцом, она потребовала, чтобы правительство выпустило монету с изображением Птолемея Авлета и Клеопатры, дабы уведомить всех подданных, что дочь царя теперь властвует наравне с самим царем. Но Гефестион принес ей невеселую новость: запасы бронзы и серебра в казне значительно уменьшились из-за поборов Габиния и махинаций Рабирия. На то, чтобы выпустить новую монету, просто не хватит металла, объяснил Гефестион. Запасов почти на двадцать пять процентов меньше, нежели в прошлом году. Быть может, позлее, обнадежил он Клеопатру, когда будут решены некоторые из финансовых проблем. Но ей не понравилось, что первый ее приказ был отклонен так быстро. В тот же вечер в ванне, дыша ароматическим паром и водя ладонью по маслянистой поверхности теплой воды, Клеопатра набрела на отличную идею. Она вскочила, едва не потеряв равновесие на скользком мраморном дне ванны и напугав банщицу. Царица позволила завернуть себя в полотенце, пританцовывая босиком на мокром полу и в то же самое время отыскивая изъяны в только что возникшей у нее мысли. Они могут выпустить монету, но с меньшим количеством бронзы — на двадцать пять процентов меньше, если говорить точнее. На следующий день она представила этот план Гефестиону.
— Как же мы можем сделать это, владычица, — спросил евнух, — если монеты взвешивают, чтобы узнать их достоинство?
Он смотрел на нее, словно удивляясь ее простодушию; как будто она была ребенком, требующим чего-то неразумного и готовым на любую глупость, лишь бы добиться своего.
— Все очень просто. Мы отчеканим достоинство монеты на самой монете. Когда мы чеканим на ней наши портреты, мы впечатываем достоинство монеты прямо в металл. И теперь никто не сможет оспорить ее достоинство. И к тому же это сохранит немало времени при торговле. Больше не нужно будет взвешивать монеты. Все будут знать, сколько стоит эта монета, потому что мы им скажем об этом.
— Но этого никогда прежде не делалось, — вежливо возразил Гефестион.
— Вот именно. Значит, закон этого не запрещает.
Вид у евнуха был потрясенный, но что вызвало это потрясение — то ли преклонение перед умом царицы, то ли страх, что она сошла с ума, Клеопатра не знала. Она продолжила:
— На монете в сорок драхм будет вычеканено, что она стоит сорок драхм. Но весить она будет тридцать. Таким образом мы получим доход в целых двадцать пять процентов с каждой выпущенной монеты. Излишек можно использовать для того, чтобы заплатить долг этому подлецу Рабирию.
Гефестион ничего не ответил — он лишь медленно потер ладони, словно молясь за неожиданную идею.
— Это никогда не делалось прежде, но будет сделано сейчас, — промолвил он, подарив Клеопатре свою знаменитую сдержанную улыбку — как будто боялся, что от широкой усмешки его гладкая кожа пойдет трещинами. — Царица, боги просветили тебя. Надеюсь, ты осознаешь этот дар. Я верю, что ты особо благословлена свыше. Я буду помнить об этом и чтить твой дар до самого конца моей службы.
— Я уверена в благосклонности богов, — кивнула Клеопатра. — Но если ты действительно хочешь порадовать меня, ты должен улыбаться мне более открыто.
С этим наставлением, чувствуя себя истинной царицей, Клеопатра отправилась в царскую сокровищницу и достала кольцо вакханки, принадлежавшее некогда ее матери. Кольцо было украшено тяжелым золотым изображением бога, обнаженного и прекрасного в своей мужественности, его взъерошенные кудри были увенчаны венком из плюща. Клеопатре нравилось носить кольцо последней настоящей царицы Египта, так же как нравилось думать об этом и ощущать связь с матерью, чей голос, черты и стать она не могла ни вспомнить, ни даже увидеть во сне. Быть может, вид этого кольца порадует больного Авлета, вызовет у него приятные воспоминания о его первой жене, которую он потерял всего три года спустя после рождения дочери. За последние месяцы царь забросил даже сексуальные развлечения, равно как и свои обязанности, и окончательно слег в постель. Клеопатра каждый день навещала отца; иногда он узнавал ее, иногда принимал за кого-нибудь из давно умерших женщин.
Геката сидела с Авлетом день и ночь, часами держа его за руку, прикладывая успокаивающие травяные компрессы к его челу, пока он, задыхаясь, хватал ртом воздух. Когда стало понятно, что ни в душевном, ни в телесном здоровье царя улучшений не предвидится, Клеопатра собрала лекарей на совет и потребовала у них ответа, почему они не могут излечить ее отца, который еще совсем не стар.