опять-таки в едином строю с прочими братьями по оружию, он еще два часа занимался делами, а затем шел в спортзал клуба и усердно разминался там с гирьками, блинами, танковыми траками, мучил турник, брусья и канат, молотил кулаками и пятками боксерский мешок. После ужина, просмотрев возрожденную программу "Время" для лучшего усвоения пищи, он опять направлялся в спортзал или позволял себе написать письмо домой. При этом он с радостью докладывал, что заметно убавил в весе и за первые три месяца службы согнал три кило веса, который казался ему лишним. Папа этим особо не озаботился, но зато запаниковала мама. Она сразу вспомнила про матросов с острова Русский и подумала, будто у Вани началась дистрофия. И тут на адрес в/ч одна за одной посыпались продуктовые посылки рядовому Соловьеву. Тушенка, сгущенка, конфеты, печенье, ветчина в банках, яблоки, чернослив, сало...И все в таких объемах, что Ваня, если попытался бы съесть все это в одиночку, наверняка загнулся бы от пережора. Но он, хоть и воспитывался в капиталистической семье, все-таки не был жадным мальчиком, и на его подпитке весь взвод, в котором он числился, "старики" и "молодые" - без разницы - почувствовали себя вполне сытыми людьми и прониклись к Соловьеву великим уважением. Прапорщик Середенко, конечно, доложил Ваниному отцу, что сын добровольно взял на подкормку двадцать четыре человека. Тот не очень поверил, что добровольно, но решил, что не обеднеет, если и дальше так будет. Все шло прекрасно. Неожиданно командир части вдруг обзавелся "мерседесом-300" - выиграл его в какую-то малоизвестную народу лотерею, когда ездил в Москву во время отпуска. Не мог пожаловаться на судьбу и ротный второй роты, так как стал обладателем новенькой реэкспортной "нивы-тайги". Взводный заполучил мотоцикл "судзуки". Конечно, не сразу, а после того, как Соловьев-младший благополучно дослужил первый год. Оставалось всего ничего - полгода дотянуть. И тут, как выражался товарищ Гоголь, "такой реприманд неожиданный". Убедить Ванечку в том, что он не подготовлен к службе в "горячей точке", было очень трудно. Во всяком случае, он никак не соглашался, что те семеро смелых, которые подходили по "анкетным данным", были лучше его готовы. Поскольку рядовой Соловьев отлично отстрелял все упражнения, как дневные, так и ночные, выполнял все нормативы тоже отлично и как-то сам по себе - на самом деле при помощи Середенко - отлично овладел тактической подготовкой, то придраться было, строго говоря, не к чему. Во всяком случае, будь Соловьев нормальным человеком, то оснований послать его на войну было гораздо больше, чем тех детдомовцев, которых отобрали в "добровольцы". Само собой, что командир первой роты, не раз завидовавший тому, что происходило во второй, вдруг закипел, как разум возмущенный, и сказал в открытую, что он обо всем этом думает. ДО ЧЕГО ТОСКА ДОВОДИТ Случилось все это в самую обычную зимнюю ночь, когда, как принято считать, "солдат спит, а служба идет". Это действительно так. Солдат спит, а служба идет. Если, конечно, этот солдат не дневалит. Дневальный не спит, он службу несет. И для него служба тоже идет. Только очень тошно. Целая рота, семьдесят пять рыл, сопели во все дырки, некоторые даже по-настоящему храпели, паскуды. Стоял густой-прегустой духан от немытых ног, пропотелых портянок, от тушеной капусты со шкварками из неведомого науке, но зато очень жирного и пережженного мяса, которое отчетливо бурчало в нескольких десятках желудков, - хоть топор вешай. Но они, эти желудки, вместе с руками, ногами, головами и иными прибамбасами все-таки принадлежали спящим людям. А вот дневальный, рядовой Русаков, не спал. Стоял у тумбочки с телефоном. Надо же, как несправедливо! С утра все вместе четыре часа мотались по тактическому полю. После обеда наряд залег подремать, только какая тут дрема, при свете и при том, что в двадцати шагах от окон казармы - плац, где обе роты строевой занимались. Голоса командные, топот сапог, а надо было еще хоть чуток привести себя в порядок перед нарядом. После того, как Русаков сказал, что добровольцем в Чечню не поедет, его начали зажимать. Взводный и старшина - в первую очередь. А потом и сержанты, которые просекли эту фишку очень четко. Но самое страшное - "деды". Те, кто прослужил всего на полгода больше. Они держали в роте порядок, не очень суровый но конкретный. "Молодые" летали, как птички, по первому движению "дедушкиной" брови. Тем, кто перевалил за первый год, тоже не стоило излишне выпендриваться. Эти "деды" были особенно злы - они ведь еще на полтора года призывались, а тут - "вторая смена". Начальство на них глядело сквозь пальцы и жаждало, как всегда, одного: чтобы они дотянули до дембеля, никого не покалечив и не пришибив, прости Господи. Ротный первой, угрожая вымести сор из избы, всего лишь шел на принцип: почему его солдата, то есть Валерку Русакова, загоняют силой в добровольцы, а соседского, то есть Соловьева из второй роты, который сам рвется, - отмазывают? А ротный второй, у которого могли возникнуть неприятности из-за его формального подчиненного, учитывая благоприобретенную "ниву-тайгу", был лицом материально заинтересованным. А материальный стимул - вещь немаловажная. Поскольку ротный второй всего год назад был ротным первой, то хорошо знал тамошних "дедушек", как старшину, так и взводного. Приказать он им уже не мог, но вот поговорить по душам - запросто. А поскольку те своего нынешнего ротного немного недолюбливали, то оказать "помощь" не отказались. Всего-то ничего: подвести упрямого к пониманию, что ему здесь последний год службы медом не покажется. Курс "интенсивной терапии" начался с простых и вполне легальных придирок. То взводный, то старшина, то замкомвзвода, явно не обращая внимания на других одногодков Валерки, цеплялись к нему почти на каждом шагу, низведя его, можно сказать, на самый нижний, салабонский, уровень. Сначала он этого не понял, но потом ему объяснили. "Деды" призвали Русакова не упираться и понять, что они лично вместо него в Чечню не собираются. Если б их уговаривали ехать - они бы поехали. Но предложили ведь Русакову, а он, видишь ли, упирается. "Деды" начали растолковывать Валерке, что ему в конце концов будет так хреново, как никогда еще не было. Морду при этом не били, подошли к вопросу культурно. Основной авторитет первой роты по кличке Бизон - в миру Саня Рыжов - заметил, что в принципе отвалтузить Русакова они успеют всегда. Но это слишком просто и скучно. К тому же после того, как это будет сделано, в Чечню его уже не пошлешь по причине инвалидности. Гораздо интереснее будет, если Русакова удастся согнуть психологически. Конечно, особой фантазией Бизон и его коллеги не отличались. То пуговицы со штанов срезали, пока Валерка спал, то - опять же ночью - "брызгали" ему в сапоги, то насыпали в койку канцелярских кнопок. Все эти мелкие пакости проводились, условно говоря, руками салажни, что должно было быть особо оскорбительным для Валерки. В конце концов Русаков сорвался, застав очередного "исполнителя" при попытке намазать сапожным кремом наволочку. Едва Валерка пару раз съездил ему