Павел искоса поглядел на актера, но промолчал.
— Когда мы с вами говорили в первый раз, я сразу же заметил, что вы допрашиваете меня чисто формально, но при этом вас что-то беспокоит.
— Неужели? — довольно холодно уронил его собеседник.
— Я сначала подумал, что вы решили тоже позабавиться — на свой манер — и подыграть нам. Но вам все время звонили, то одни, то другие… и все стало походить на настоящее расследование. Я начал тревожиться. Ни с кем об этом я говорить не мог, потому что меня бы подняли на смех, но…
Следователь шевельнулся в кресле.
— Раз уж вы бывали в номере Натальи Викторовны, скажите мне вот что: она не хранила там нож?
— Нож? Зачем?
— Не знаю. Может быть, фрукты резать, к примеру.
— Нет. — Актер покачал головой. — Вы имеете в виду, что нож, которым ее убили…
— Я просто задал вопрос.
— Ясно. — Глазов задумался. — Я помню, что иногда там появлялись чашки, стаканы, маленькие тарелки… Но никакого ножа я не припомню.
— И когда вы уходили сегодня с остальными участниками розыгрыша, в номере точно не было ножа?
— Не считая бутафорского, который торчал у нее из груди, — нет.
— Вы рассказали мне все, что вам известно?
— Да, и готов в этом поклясться. Когда я последний раз видел Наташу, это было что-то около четверти второго, она была жива и здорова…
— Не припомните, где вы были с двух часов дня до двух тридцати?
— Сидел в ресторане. Там же были все участники розыгрыша, так что вы ошибаетесь… Никто из них не выходил из-за стола, а значит, никто не мог убить Наташу. Если вы не верите мне, спросите у официанток…
Малышко перемотал запись с камеры на экране ноутбука и пристально посмотрел на своего собеседника.
— В 14 часов 12 минут вы вышли из ресторана и прошли через холл, — негромко проговорил Павел. — Вновь вы показываетесь внизу только в 14.24. Где вы были в этот промежуток времени?
— Я? — изумился актер.
— Да. У меня есть запись, и на ней отчетливо вас видно.
— Но я не… — начал Глазов в смущении. — А, да, вспомнил! Я выходил покурить…
— Вы курили один?
— Да, а что, для такого дела необходима компания?
— Вас никто не видел?
— Может быть, и видел. Я не обратил внимания.
— Получается, у вас нет алиби. И вы не можете засвидетельствовать алиби остальных, потому что вы исчезли как раз тогда, когда произошло убийство.
Мясистые щеки Глазова пожелтели, а глаза, казалось, совсем ушли внутрь лица.
— Я не понял, молодой человек. Вы что, меня обвиняете?
— Я не обвиняю вас. Я лишь констатирую факт, что алиби у вас нет.
— Отсюда один шаг до вывода, что я мог зарезать Наташу, — сквозь зубы проговорил актер. — Зачем мне это?
— Если верить другим членам съемочной группы, у вас могли быть причины.
Сказал как пригвоздил. Вот и гадай, какие подвохи скрываются в этой с виду такой дипломатичной фразе. Мало ли что брехливые и языкастые киношники могли ему растрепать, да еще с глазу на глаз…
— Какие именно причины? — Глазов нервно оскалился. — То, что в прошлом я с ней спал? Если я стану убивать всех своих любовниц, то мне, извините, времени ни на что больше не хватит. Кроме того…
— Я вас слушаю.
Андрей не собирался откровенничать, но раз Наташа мертва, ей уже было в высшей степени безразлично, что он о ней скажет. И он решился:
— Мы возобновили наши отношения, если вам интересно. И вообще, у меня никогда не было к Наташе никаких претензий.
— А Николай Смолин? Если вы шли основным блюдом, он, получается, шел на десерт? Или как?
Ах ты сволочь, в бессильной ярости подумал актер. И не смотри, что с виду простачок, у которого молоко на губах не обсохло. На десерт, видите ли!
— Меня не касались ее отношения с другими членами группы. — Однако, хотя Андрей и был превосходным актером, голос его, когда он произносил эту фразу, предательски дрогнул.
— С другими? То есть были и другие?
Глазов нервно дернул пальцами. Была б его воля, он бы просто придушил этого самонадеянного мальчишку.
— Вы так говорите, будто Наташа была обыкновенной шлюхой.
— Ну как-то сложно увидеть в ней образец добродетели.
— А вы смотрите на нее просто как на человека, — сухо сказал актер. — Она… она была молодая, красивая женщина. Хотела жить на всю катушку и ни в чем себе не отказывать. Это ее право. Я не могу ни в чем ее винить.
Он помолчал и добавил:
— Мне будет очень ее не хватать.
— Я никогда не был суеверным, — сказал Володя.
— Ты это о чем? — хмуро спросил Антон.
— Да так. Раньше я не особо верил в приметы. А сейчас…
— Ну и что изменилось?
— Ты прикидываешься, что ли? В начале съемок не разбилась тарелка. Помнишь, кто ее разбивал?
— Конечно, помню. Наташка.
— Ну вот… Тарелка не разбилась, и Наташка умерла. После этого уже не знаешь, во что верить.
Но Антон был человеком реалистического склада, и в приметы он верил только до определенного момента.
— Наташка умерла не оттого, что не разбилась тарелка, а оттого, что ее зарезали, — вполне резонно возразил он. — И чем скорее найдут того, кто ее убил, тем лучше.
— Согласен, — кивнул Володя. — Как ты думаешь, кто?..
Он не договорил фразу, словно слова, которые он собирался произнести, могли обжечь ему губы.
При этом он почему-то оглянулся на членов съемочной группы, которые собрались в холле.
— Не знаю, — хмуро промолвил режиссер, — не знаю. Иногда мне кажется, что никто из наших не мог. С другой стороны… — И он не совсем логично добавил: — С другой стороны, я рад, что у меня есть алиби.
— Серьезно? — хмыкнул Володя.
— Ну да. Я утром поехал на озеро, вместе с водителем. Вернулся после трех. Водитель все время меня видел, так что…
Володя беспокойно заерзал на месте.
— Повезло тебе… А что ты забыл на озере?
— Я подумал, что одна из сцен вышла бы очень красиво в тумане. Когда герои плывут на лодке… Но на берег озера ездит много местных, вот я и стал смотреть, где меньше всего загажено. В конце концов я нашел то, что нужно. Очень красивое место, там и обрыв, и кувшинки какие-то необыкновенные, и ивы этак поэтически свешиваются в воду. Как раз то, что надо. Возвращаюсь в гостиницу, а там…