Сидя в номере за своим ноутбуком, Марина пыталась сочинить электронное письмо маме, но руки после пережитого сильнейшего стресса до сих пор ходили ходуном, и пальцы то и дело попадали не на те клавиши.
«Из-за этого убийства нас допрашивали, представляешь? У меня все в порядке, я…»
И, внезапно распалившись из-за того, что в полутора фразах оказалось множество опечаток — и вообще ничего, ничего не ладилось, — Марина с силой стукнула по клавиатуре. Клавиша «Enter» частично отлетела, из-под нее брызнули какие-то мелкие детальки из белой пластмассы.
— Боже мой!
И Марина, уронив голову на руки, разрыдалась так, словно ее собственная душа только что развалилась на части.
— Кто тут ревет? — строго спросил режиссер, без стука входя в дверь.
Завидев отчаяние Марины, которая прежде казалась ему довольно неприятной и «выделывающейся» особой, он застыл на месте и даже переменился в лице.
— Да что ты плачешь-то? Ну, убийство, ну, следствие… — Он подошел поближе, покосился на торчащий горбом с клавиатуры «Enter»: — Что это у тебя тут, клавиша сломалась?
— Я сама виновата, — сказала Марина, утирая слезы. — Я письмо писала, разозлилась чего-то, стукнула по клавишам, и вот…
— Ужас, — вздохнул Антон. — Ужас и кошмар. Капец ноуту, придется новый покупать… У тебя на клаве один только «Enter», а без него вообще хана, ни один текст толком не наберешь. — Он покосился на расстроенное лицо Марины и тем же тоном велел: — Давай сюда пинцет.
— Какой пинцет? — растерялась она.
— Пинцет, блин, чтобы клавишу на место вернуть, — проворчал режиссер. — Что мы будем делать без нашего сценариста, а? Повесимся все в полном составе… И хватит лить слезы на компьютер, техника воды не любит.
Марина вскочила и заметалась, ища пинцет.
Наконец он отыскался — в самой глубине одной из двух косметичек, которые она всегда возила с собой.
— Так… Ну что? Одна фиговина, которая держит клавишу, куда-то улетела… Ну ты, мать, прямо Иван Поддубный, честно! Я поражаюсь, как сам ноут вообще на части не развалился…
И Марина с режиссером принялись за поиски улетевшей фиговины, без которой, по словам Антона, клавише и ноуту был полный каюк.
— Ты чего рыдала-то? — спросил Антон, оглядывая пол.
— Меня следователь напугал, — призналась Марина. — Понимаешь…
Но тут она сообразила, что если начнет рассказывать, то ей придется объяснять и историю со свекровью. А киношники люди болтливые, растреплют везде, что Марина чуть человека не зарезала, и кто тогда ей сценарии заказывать станет?
— Понимаешь, — закончила она, — ведь я сидела у себя, когда Наташу убивали… И никто не мог подтвердить, что я говорю правду.
— Нашел, — объявил Антон, поднимая с пола крохотный кружочек из белой пластмассы. — Так. Щас посмотрим, что можно сделать… н-да… Теперь о Наташе. Ни один человек — ни один, ясно тебе? — на тебя даже не думал. И если бы следователь тебя тронул, он бы сильно об этом пожалел. Ты все поняла?
— Но… — начала Марина.
— Черт, не цепляется никак… Клавиша! Чего тебе не хватает, а? Давай полезай на место, а то я тут упарился с тобой возиться… — Он сменил тон с шутливого на серьезный и продолжил: — Ты, Марин, странная какая-то. Что случилось с Наташкой и кто ее замочил, я не знаю, но как человек она была дрянь. Верно? Верно. Значит, кто-нибудь мог пожелать… — а, черт, соскальзывает!.. — пожелать ее грохнуть. Кто — не наше дело, пусть следователь и доблестная милиция… тьфу, полиция разбираются. Ну как?
— Что? — переспросила озадаченная Марина.
— Приладил я твой «Enter», работает? Проверяй!
И, поняв, что все действительно наладилось, Марина сразу же повеселела.
— А вы зачем ко мне шли? — спросила она.
— Не вы, а ты. В девять собираемся внизу, в ресторане, — Антон сразу же посерьезнел. — Помянем Наташку. В среду, если погода позволит, видовые съемки и сцены с другими актерами. В конце недели приедет заместительница, Зина должна опробовать грим, потом займемся дублершей фигуры… короче, дел по горло.
— То есть вы не сворачиваете съемки? — только и могла вымолвить пораженная Марина.
— Нет. Пошли вниз, угощу тебя чем-нибудь. На тебе лица нет.
— Но ведь девяти еще нет…
— Неважно. Собирайся, и пошли. Плюнь на письмо, потом его допишешь. Вместо письма вообще можно эсэмэску послать, чтобы не возиться…
…У входа в бар они столкнулись с Васей, который как раз выходил оттуда.
— Ты смотри, не напивайся на радостях, что Наташки больше нет, — язвительно попросил режиссер.
Вася мрачно покосился на него, но не снизошел даже до ругательства и прошел мимо. Мысли его обратились к машине, которую он сегодня повредил.
«Интересно, во сколько обойдется ремонт? Зря я, конечно, ее долбанул…»
Он вышел из гостиницы и направился к стоянке. Дождь стих и только так, чуть-чуть моросил, словно намекая на то, что все в жизни меняется, и сам он то есть, то его нет, то…
— Вася!
От ряда серебристых елок, посаженных возле второго корпуса, отделилась женская фигура в юбке и белой ветровке. И, услышав этот голос, актер похолодел.
— Ира? — Он машинально оглянулся, не видит ли их кто. — Ты что тут делаешь?
— Вася, — она подошла ближе, умоляюще заглянула ему в глаза, — ты не представляешь, что происходит! Они думают, что это я…
— А ты ей не угрожала по телефону? И сегодня в гостиницу не приходила?
Он даже не пытался скрыть ожесточение, звеневшее в его голосе.
— Угрожала? Ты что, Вася? — Она, казалось, искренне изумилась. — Я ей просто сказала…
— Что ты ей сказала?
— Что это несерьезно, ты и она… И она все время обнималась с другим актером, чуть ли не у тебя на глазах…
— Господи… — выдохнул Вася сквозь зубы. Видеть ее так близко, разговаривать с ней оказалось куда большей пыткой, чем он мог себе вообразить. — Ир, слушай, я не могу…
Но она истолковала его волнение совсем иначе.
— Ну да, я понимаю… Ты-то думал, что у вас все хорошо… Но ведь она тебя не любила, это было так заметно…
— Ты можешь оставить меня в покое, в конце концов? — заорал он, не сдержавшись. — Оставить — меня — в покое! Что, это так сложно?
— Вася…
— Что — Вася? Когда я был нищий, я тебе оказался на фиг не нужен, а как только стал звездой, ты сразу же обо мне вспомнила? Знаешь, кто ты такая?
— Вася! — В ее тоне звенело искреннее возмущение.
— Да, да! Где ты была, когда я жрал одну гречку и запивал водой из-под крана, потому что больше денег ни на что не имелось? А на занятиях: ах, вы опять не подготовились! Чем вы занимаетесь, молодой человек? Вагоны разгружал, мать вашу, всю ночь напролет, чтобы хоть что-то заработать! А потом еще надо учиться… И ладно вагоны, придешь устраиваться на нормальную работу, так каждая сволочь норовит использовать и не заплатить… Снялся в рекламе, получил деньги, прихожу на кастинг — ах, вы артист рекламы? Нет, такие нам не нужны, нам подавай актеров… с «Оскарами», ага! Спасибо хоть мачехе, не дала пропасть… все время подкармливала, разрешила пожить какое-то время бесплатно, но ей самой нужны были деньги, а из-за меня она не могла квартиру сдавать… а снять жилье черта с два снимешь, обращаешься в агентство, там жулик на жулике, за одни смотрины норовят последнее содрать… Пробовался в «Заколдованный интернат», так мне на пробах вообще сказали, что я нефотогеничный, чтобы пропихнуть приятеля режиссера на роль… а тот актер подрался с кем-то по пьяни, его выкинули со второго этажа — и все! Перелом позвоночника, сниматься не может… Тут я, само собой, мгновенно стал фотогеничным, потому что сериал же снимать надо, а в кино никто никого не ждет… И журналисты: ах, какой вы удачливый! Как вам всегда везет! Раз — и главная роль! Как будто я до нее ничего не делал и сто мелких ролей не сыграл… и бомжей, и наркоманов, куда меня только не совали…