Жили мы у Жени, его мама продолжала активно строить коммунизм, вела общественную работу, дома появлялась поздно вечером и падала. Я одна занималась малышом.
– А Долгов? Помогал? – спросила Елена Петровна.
Екатерина усмехнулась.
– Он старался первые две недели. Жизнь у Жени после рождения сына почти не поменялась, как у многих мужчин в нашей стране, причем независимо от возраста. Его мама строго настояла на том, чтобы он продолжил обучение и полностью сосредоточился на учебе. Она говорила, что мужик должен быть образован, чтобы потом сделать карьеру и добиться в жизни больших результатов. Женя окончил школу и поступил в МГУ на химико-технологический факультет. Замечу, что поступил он сам, без помощи влиятельной матери. Ангелина Семеновна, мать Женьки, была очень принципиальным человеком. Правда, первое время Женя протестовал, хотел работать после школы пойти, чтобы семью обеспечивать. Я его сама отговорила. Боялась, что он в армию загремит, и тогда мне одной с ребенком совсем станет худо. Рядом с ним я чувствовала себя спокойно, у меня был муж, у моего ребенка был отец.
Студенческая жизнь Женю зятянула. Он приходил домой поддатый, с друзьями куда-то шастал все время, от него пахло женскими духами. У меня до сих пор аллергия на запах дешевых духов. Я помалкивала в тряпочу, надеялась, что он перебесится. Так и случилось. Женька взялся за ум, начал учиться. Данилку начал наконец воспринимать. Ему понравилось изображать из себя отца, и он чему-то там сына учил. Я радовалась.
Началась перестройка, Женькину маму сняли с должности, она вышла на пенсию и стала помогать мне с ребенком. Мой отец и брат занялись бизнесом. Арсений каким-то образом ухитрился заработать много денег, провернув какую-то темную сделку. Сами знаете, время такое было, когда деньги делались буквально из воздуха. А отец был неплохим управленцем и в экономике сек. Бизнес пошел в гору, и вскоре мы стали обеспеченными людьми. Отец купил нам с Женей двухкомнатную кооперативную квартиру. Я ее обустроила по своему вкусу, я была так счастлива! У меня была семья, собственное гнездышко, любимые сын и муж. И тогда я, наверное, впервые почувствовала себя женой. И мне захотелось счастье это сохранить. Я дала себе слово, что моя семья должна быть идеальной. В ней не будет места глупым скандалам. Разве это сложно – закрыть шампунь и убрать носки ради мира в семье, ради спокойствия. И я постаралась быть идеальной женой для Жени. Никогда не скандалила, растила ребенка, занималась домом, вела хозяйство, готовила Жене изысканные блюда, ухаживала за ним, всегда встречала его при параде, никогда не спорила и не замечала измен.
– Долгов вам часто изменял? – поинтересовался Трофимов.
– Погуливал, но не часто, – сказала Екатерина и, судя по ее тону, для нее измены мужа были естественны. – Мужчины без этого не могут. Им это необходимо для ощущения собственной значимости.
Веня скис, раньше он мог бы и поспорить, распетушился бы, заявив: представьте себе – бывают мужчины, которым для ощущения собственной значимости хватает секса с женой. Но это было раньше, до встречи с Мартой. Сейчас в его душе появились сомнения.
– Измены были, но Женя меня берег и изменял элегантно, старательно заметая следы, – продолжила Екатерина. – Связи длились недолго. Я делала вид, что не догадываюсь о его романах. Жизнь шла своим чередом. Потом Женя окончил универ и начал активно помогать отцу. Арсюша, напротив, быстро потерял интерес к бизнесу. Он у меня человек творческий, идеалист и раздолбай в одном флаконе. Он быстро понял, что в России никогда не будет демократии и свободы, и при первой возможности свалил в Европу. Путешествовал, искал себя, работал и барменом, уборщиком, уличным музыкантом. Потом занялся современным искусством, инсталляции делал какие-то немыслимые, которые оценили, и он вошел в творческую богемную среду. А где богема, там наркота и свободные нравы. Короче, Арсюша мой серьезно заболел и осел в Германии. Живет там сейчас со своим другом художником.
– С другом? – переспросил Трофимов.
– Да, Арсений – гей. Я, когда узнала, была в шоке. Потом привыкла. Родители, к счастью, так ничего и не узнали. Они бы не поняли.
– Ваш брат – наркоман? – поинтересовалась Зотова.
– Да, он очень болен, у него гепатит, он плотно сидит на игле, умирает мой брат. Но счастлив. Удивительно счастлив, потому что рядом с ним любимый человек…
Трофимов состроил брезгливую рожу: к счастью, Екатерина ушла в себя и не видела, так сказать, отпечатка сексизма на его физиономии. Екатерина очнулась.
– Они, представьте себе, собираются переехать в Австралию, купить домик у океана и там сдохнуть под шум прибоя. Не понимает Арсюша, что уже мертв, – Катя поморщилась. – И я тоже мертва…
– Екатерина Витальевна, давайте вернемся к нашему делу, – решил прекратить исповедь Трофимов. – Когда дело дошло до развода, вы попросили брата забрать свою долю, чтобы развалить бизнес мужа?
– Все было не так! – жестко сказала Екатерина. – Во-первых, это бизнес не мужа, а моего отца. Во-вторых, Арсений давно хотел свою долю выдернуть – я не позволяла. Брат бы эти деньги мгновенно прокутил и спустил на наркоту. Я ссылалась на память отца и на то, что семейный бизнес надо поддерживать. Если бизнес развалится, у Арсюши не будет денег на жизнь и удовольствия. Арсений отставал. Но когда брат узнал, что мы разводимся, предстоит дележка имущества, то мои аргументы, соответственно, действовать на него перестали. Он воспользовался моментом, забрал то, что давно хотел забрать. А я в то время пребывала в неадекватном состоянии, плохо понимала, что делаю, и позволила ему это. Потом Долгов сам предложил мне выкупить мою долю, и я согласилась. Теперь жалею…
– Почему? – спросила Зотова. – Потому что бизнес теперь полностью принадлежит мужу?
– Потому что мне сорок, я ничего не умею, кроме как быть идеальной женой, которая никому не нужна, – улыбнулась Екатерина. Елена Петровна хотела сказать, что не стоит ставить на жизни крест, женщины выходят замуж и после сорока. Как, например, она вышла за режиссера Варламова. С другой стороны, Елену Петровну обуревали сомнения: нужна ли кому-то идеальная жена? Она, к примеру, совсем не идеальная, на работе торчит все время, готовить не умеет, следить за собой ей в лом, и говорит всегда то, что думает. Если что-то не нравится, молчать не станет и спорить будет с пеной у рта, отстаивая свою правоту. А если Варламов ей изменит, то она ему рога отшибет вмиг, церемониться не станет. И терпеть измены не станет, уйдет. И Варламов об этом знает прекрасно.
Еще Елена Петровна подумала о том, что Варламов, паразит, тоже не закрывает шампуни, выдавливает из тюбика пасту совершенно кретинским образом, стрижет бороду над раковиной, рассыпая повсюду щетину, и постоянно щелкает пультом телевизора, как параноик. Все эти привычки выводят Елену Петровну из себя, и она высказывает режиссеру свои претензии. Иван, в свою очередь, высказывает претензии ей, его всегда бесило, что она нижнее белье в раковине стирает, а не в стиральной машине, и сушит на полотенцесушителе в ванной комнате, а не на сушке. По мнению Ивана Аркадьевича, стирка руками – это вообще атавизм советской действительности, а учитывая то, что у них домработница, которая за весьма щедрое вознаграждение делает все по дому, вообще непонятно, за каким лядом она этим занимается.