— Клеопатра, я уже думал об этом. Я даже обсуждал это со старшими офицерами. Да, с римскими офицерами. И вот к какому выводу мы пришли: Цезарь выступил против своих соотечественников на земле своих предков, и люди ставили это ему в вину до самой его смерти от кинжала в спину. Мне не хватает Цезаря, но я не стремлюсь присоединиться к нему. Нет, я не стану нападать на Италию.
— Но ты уже делал это по приказу Цезаря. Почему же не сделать этого еще раз?
— Тогда я находился под его командованием. Сейчас — под своим собственным.
— Я тебя не понимаю. Разве ты не хочешь восторжествовать над своим врагом?
Клеопатре не понравился взор, которым смерил ее Антоний. Никогда еще, с самых первых дней, проведенных ими совместно, в его взгляде не проявлялось ничего, настолько схожего с подозрительностью. Доверие было их первой заповедью. Теперь же Антоний отвернулся, словно хотел скрыть от нее какие-то чувства.
— Возможно, Агенобарб был прав, — проговорил он, не поворачиваясь.
— Прав насчет чего?
Когда Антоний снова взглянул на Клеопатру, глаза его опять были нежны.
— Дорогая, римские офицеры хотят, чтобы ты вернулась в Александрию.
Нельзя сказать, что Клеопатра не ожидала чего-то в этом духе. Она видела, какое отвращение внушает римским командирам присутствие женщины на военном совете. Однажды ей уже пришлось призывать их к молчанию и напоминать о том, что именно она собрала армию. Она командовала солдатами, когда ей еще не исполнилось двадцати. Восемнадцать лет Клеопатра правит царством, и люди живут и умирают по ее слову. Она вынуждена была заметить, что это она построила значительную часть кораблей, стоящих ныне в порту и подготовленных для войны с их врагом. Клеопатра — самодержец, которому поклялись в верности по крайней мере половина солдат, вставших здесь лагерем. И многим из этих солдат предстоит умереть из-за амбиций римских офицеров, собравшихся ныне в шатре. Да, царица Египта заставила их на некоторое время замолчать. Но, как теперь стало ясно, ненадолго.
— И кто же из офицеров этого желает?
— Все, кроме Канидия, который с небывалым красноречием защищает твой ум и твои многочисленные дарования.
— А что думает сам император? Какова его позиция в данном вопросе?
Былые предательства вынырнули из тех уголков памяти, куда их заперла Клеопатра. Неужели она снова видит перед собою того самого человека, который на четыре года позабросил и ее, и Египет?
— Я обдумал этот вопрос, — медленно произнес Антоний, и Клеопатре сделалось противно от собственных опасений, от ужасного напоминания о том, насколько она зависит от его доброй воли. — И я решил, что отсылать тебя домой — слишком роскошный подарок Октавиану. Именно этого он и добивается. Наверняка он обернет этот шаг к собственной выгоде. Потому что если я — не наемник на службе у чужеземной царицы, значит, я начинаю очередную гражданскую войну. А гражданская война — это то, чего римский народ страшится более всего на свете. И я не позволю, чтобы на меня перевесили ответственность за нее.
— Ну что ж, по крайней мере, ты уловил суть ситуации. Хвалю.
У Клеопатры что-то заболело внутри — так сильно, что ей показалось: она потеряет сознание, если попытается скрыть боль от Антония. Ей стоило огромных усилий сохранить бесстрастное выражение лица. Сейчас малейшее движение могло вызвать бурю чувств. Клеопатра прикусила щеки изнутри, с такой силой, что почувствовала во рту металлический привкус крови.
— А кроме того, если ты уйдешь, я уверен, что половина армии просто развернется и последует за тобою.
— Тогда хвала богам за то, что ты понимаешь, что я все еще могу быть тебе полезной, император.
Клеопатра развернулась, собираясь покинуть комнату, но Антоний схватил ее за руку.
— Клеопатра, успокойся. Это не постельная ссора. Мы говорим о стратегии военного времени.
Он был прав, но Клеопатру оскорбляла самая мысль о том, что Антоний мог бы отослать ее прочь, словно служанку, не угодившую хозяину.
— Я довел свое мнение до сведения всех своих людей. Какой полководец избавляется от самого лучшего своего союзника? Самого выдающегося советника? Самого состоятельного сторонника? Или, — широко улыбнувшись, закончил Антоний, — от женщины, которую он любит и ценит превыше всего?
— Ну что ж, император. Я снова поддамся твоему обаянию, чья сила, похоже, не имеет пределов. — Клеопатра отняла у Антония руку. — Мне припоминается, что мы обсуждали нападение на Италию.
— Я не стану опустошать собственную страну. Последние две войны за власть над Римом велись на территории Греции. В одной из них я восторжествовал над Цезарем, в другой — над Октавианом. И я снова одержу победу в Греции.
Таково было его последнее слово. Если Клеопатра и дальше будет уговаривать Антония воспользоваться имеющимся преимуществом и перенести боевые действия в Италию, то может заставить Антония отчасти поверить в вымысел Октавиана о том, что египетская царица вознамерилась уничтожить Рим. Хотя Клеопатра и считала, что с точки зрения стратегии это было бы совершенно верным шагом, она побоялась настаивать. Поскольку Антоний не доставил Октавиану удовольствия и не стал отсылать Клеопатру домой, она решила, что вполне в состоянии позволить себе отчасти сыграть ту роль, которую он предписал ей. Антоний — главнокомандующий всеми войсками восточной империи. Пускай же командует ими, как считает нужным.
Теперь им оставалось одно: сражаться. Антоний и Клеопатра покинули Эфес вместе со своей армией и флотом и отплыли на небольшой греческий остров Самос, чтобы провести там игры в честь объединения стольких царей и народов. Уже несколько недель в театрах шли состязания атлетов, пьесы, музыкальные представления, а за ними следовали пиры — и для широкой публики, и для узкого круга избранных. Все правители прислали сюда актеров и музыкантов для празднества и быков для жертвоприношения. Музыканты играли день и ночь по всему острову, и люди со всего света явились, чтобы поучаствовать в празднестве, устроенном для них властителями мира.
— Бывало ли когда-либо подобное празднование победы еще до начала самой войны?
Канидий сидел в театре на почетном месте рядом с царицей.
— Мы не празднуем победу, Канидий. Мы показываем миру, какой станет жизнь, когда мы победим, — ответила царица. — Мы дадим пищу каждому мужчине, каждой женщине, каждому ребенку, пищу и телесную, и духовную.
Клеопатра радовалась тому, что столь много римлян из древних, знатных семейств оказывают Антонию поддержку; но царица Египта также понимала, что именно она кормит их, пока они находятся в ее лагере. Она регулярно встречалась с теми, кто заправлял на кухнях, дабы убедиться, что из Египта прислали достаточно еды, вина, посуды, обеденных лож, шатров, слуг, масляных ламп, свечей и льняных скатертей.