Во времена своей юности она не просто часто посещала этот город — у ее семейства был здесь собственный дворец. Антиохия, столица Сирии, государства Селевкидов, настолько понравилась Цезарю, что он дал ей самоуправление, даже после того как Помпей присоединил эти земли к римским владениям. Отец Клеопатры в юности часто бывал здесь со своей матерью, и здесь же он встретил свою первую жену, мать Клеопатры.
Клеопатра решила, что прямиком направится в тот роскошный дворец, где когда-то жили ее родители, и сама «призовет» Антония к себе.
Она не стала въезжать в Антиохию тихо; в морском порту, находившемся в тринадцати милях от города, ее встретил царский кортеж сирийцев. Для себя Клеопатра заказала белого арабского коня с упряжью, разукрашенной драгоценными камнями, — наилучшей, какую только могли предложить здешние умельцы. Голову скакуна украшал огненно-красный плюмаж, а на седле и поводьях горели рубины.
Так Клеопатра в сопровождении своей свиты въехала в Антиохию в середине утра, в час, когда на рынках собирается наибольшее количество народу. Трубачи, привезенные из Александрии, возвестили о ее появлении, и люди заполонили улицы, чтобы взглянуть на царицу на ее белоснежном скакуне. Конь гарцевал, и Клеопатре понравилась его надменная походка; именно так она сама вошла бы в Антиохию, если бы шагала пешком.
Антоний нуждался в ней. И она знала почему. Знала про стотысячную армию Антония, которая должна была раз и навсегда завоевать для него парфянское царство. Она знала, сколько требуется одежды, оружия и продовольствия для такого полчища; сколько нужно денег на содержание лошадей и собак; сколько будет стоит перевязка и лечение ран; сколько надо еды, чтобы у солдат хватало сил сражаться и хоронить павших после выигранных сражений. Не правда ли, было бы весьма удобно, если бы продовольствие и деньги обильно потекли из соседней страны, которая — так уж получилось — является крупнейшим производителем зерна в мире?
Клеопатра слишком хорошо знала, что требуется Антонию и где он намеревается получить это. Она приготовилась ко всем его уловкам, к его врожденному обаянию, которым он пользовался легко и непринужденно, к стихам, что лились с его губ, как будто он работал переписчиком у Еврипида, к пылким взглядам, от которого у женщин таяло сердце и подгибались колени. Четыре года Клеопатра обходилась без всего этого. И приучила себя не тосковать. После долгого отсутствия Антония она поняла, чего в конечном итоге стоят его лесть и страсть. Ничего.
Это была деловая встреча, и причиной ее являются деньги.
На этот раз ни одна из сторон не заставляла другую ждать. Антоний прибыл к ней во дворец точно в назначенное время, в сопровождении Капитона, чопорно стоявшего у него за спиной. Возможно, он присутствовал здесь для того, чтобы Антонию легче было иметь дело с последствиями их бывшей близости с Клеопатрой — непризнанными детьми и брошенной женщиной. По очевидным причинам на этот раз не устраивалось никаких игр, никаких театрализованных представлений, никаких попыток наряжаться под божества.
Сдержанно одетая, Клеопатра тем не менее приложила все усилия к тому, чтобы выглядеть впечатляюще красивой. После рождения двойни она регулярно купалась в ослином молоке из Асуана, чтобы привести в порядок кожу. Веселая и шумная девчонка, дочерна загорелая от постоянных скачек под солнцем, исчезла. Клеопатра пополнела, кожа ее сделалась белее, а сама она стала более невозмутимой.
Ей исполнилось тридцать четыре года, и у нее было трое детей. Она достигла своего расцвета. И ей нравилась плавность линий, которая пришла к ней с появлением на свет близнецов. Ее грудь сделалась более полной, чем раньше, а дополнительный вес разгладил все морщинки.
Клеопатре сделалось уютнее в собственном теле; она чувствовала себя более реальной и более живой. Она сохраняла превосходное сложение. Ее бедра по-прежнему были мускулистыми и стройными, руки — свободными от жира, и она до сих пор была способна управиться с норовистой лошадью не хуже, чем с любым мужчиной.
Все ухищрения юности ушли в прошлое. Клеопатре больше не нужно было напяливать наряды и личины, чтобы представить себя в желаемом свете. Она превратилась в ту, кем всегда надеялась стать, — в женщину, чье природное обаяние и пытливый ум с первого взгляда давали понять: вот душа и полновластный правитель великого народа.
Антоний тоже изменился. Клеопатра морально приготовилась сопротивляться его харизме, но была совершенно обезоружена его видом. Он постарел. Прекрасный лоб прорезала глубокая вертикальная морщина, из числа тех, которые возникают, когда человек часто хмурится от беспокойства. Антоний тоже прибавил в весе, и Клеопатра не сказала бы, что этот дополнительный вес распределен на его теле так же привлекательно, как у нее. Но почему-то при виде этих новых изъянов Клеопатра обнаружила, что таким он ей нравится больше. Теперь его богоподобные черты были смягчены бременем его человеческой природы.
— Твое величество.
Антоний не сделал ни единого движения ей навстречу и не улыбнулся.
— Император.
Клеопатра прилагала столько усилий, чтобы не утратить контроль над своими чувствами, что не заметила, на каком языке они разговаривают. Но эмоции все-таки никуда не делись. Под взглядом Антония самообладание Клеопатры дрогнуло, хотя она от всего сердца надеялась, что не показала этого. Она оказалась совершенно не готова к тому, что его глаза окажутся в точности как у ее двойняшек — карими и такими глубокими, что в них можно упасть и уплыть прямиком в потусторонний мир, навеки забывшись. Клеопатра столько раз смотрела в глаза своих детей, зачарованная этим их выражением, и не понимала — или не позволяла себе вспомнить, — что это глаза Антония.
Она ждала, пока он заговорит.
— Нам многое нужно обсудить. Ты готова?
«Он что, не соображает, с кем говорит?» — возмутилась Клеопатра. Она совершенно не намеревалась возобновлять их близкие отношения — до тех пор, пока не получит все, что ей нужно. Клеопатра поняла: придется принять некоторые меры, дабы установить нужный тон беседы. Она предложила Антонию присаживаться.
— Полагаю, посланец уже выполнил свою задачу, — сказала Клеопатра, кивком указав на Капитона.
Она не без удовольствия отметила, что Капитон не спросил у Антония позволения удалиться, а воспринял слова Клеопатры как приказ.
— Итак, — произнесла она.
— Клеопатра… — начал было Антоний, но царица оборвала его.
— Император, я знаю, зачем ты позвал меня. Я с большим интересом наблюдала за твоими действиями, благо все это происходило неподалеку от моих границ. Прекрасно. Ты превосходно проявил себя.
— Что ты имеешь в виду, моя госпожа? — официальным тоном вопросил Антоний.
— Ты вручил власть тем царям, принцам и знатным людям, которых ты, как ты полагаешь, можешь держать под контролем. Не потому, что ты великодушен по природе, а потому, что понимаешь: тебе нужны сильные и спокойные страны в Малой Азии и во владениях арабов, дабы предотвратить вторжение парфян. Ты сделал царем Иудеи Ирода. Не самый стратегически важный шаг на долгом пути, но я понимаю, почему ты так поступил. Ты поддержал Артавазда в Армении, а значит, ты способен и продолжить стратегию Цезаря, предполагавшую вторжение в Парфию с севера. Впрочем, не думаю, что ты сможешь всерьез заручиться его верностью. Этот человек заслуженно пользуется дурной славой. Вот царь Мидии — более разумная степень риска. Монес — ему ты слишком многое уступил в Сирии. Но его больше интересует торговля, чем твои войны; он — человек того типа, которого легко купить и продать. Смотрим дальше. Каппадокия. Эту страну, кратчайший путь к границам Парфии, ты доверил Архелаю, сыну незаконнорожденного царевича, который был женат на моей сестре Беренике и вместе с ней сражался против моего отца. Думаешь, что он и вправду будет тебе верен? Ах да, на него имеет большое влияние Глафира Каппадокийская, разве не так? А ты заручился ее верностью у нее в спальне, и потому ее не будет одолевать искушение предать тебя. С твоими женщинами так обстоит дело всегда, ведь правда? И вот недостающее звено — Клеопатра Египетская. Именно поэтому ты и здесь. Дабы оценить, сильно ли она сердится на твою измену. И поторговаться.