Танец на тлеющих углях | Страница: 62

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Басов вспоминает, как Малыш… Бедный Малыш! Он вздыхает. Малыш рассказал ему, что этот выскочка с Манхэттена, Сэм Вайнтрауб, готовит выставку Васи Монастыревского, а кроме того, эти двое раскопали полотна забытого гениального художника Всеволода Рудницкого. Его «Розовая церковь» прошибает до слез! Поверь, это работа гения, сказал Малыш. И «Автопортрет»…

«Ты думаешь, вещь стоящая», – спросил он небрежно, сдерживая дрожь предчувствия, и Малыш закатил глаза. И тогда он попросил его… То есть нет, не попросил! Просто сказал, что он открывает свою галерею и неплохо бы на открытии выставить что-нибудь этакое! Забытый кубофутурист Всеволод Рудницкий – это размах, это заявка на успех! Вот все, что он позволил себе сказать. Спустя два дня Малыш показал ему картины. Он был потрясен! Он закричал, ты с ума сошел! Смотри, сказал Малыш. Он развернул полотна, разложил на столе, и они оба стояли и смотрели. Басову казалось, он почувствовал странную их магию, это была любовь с первого взгляда. «Это тебе, – сказал Малыш», – заглядывая ему в глаза…

Он остался у него в ту ночь. Как оказалось, это была их последняя ночь…

Басов уже знал, что произошло там после его отъезда, он еще тогда почувствовал, что добром история с Малышом не закончится. Интуиция его не подвела. Малыш – изломанное порочное существо, наркоман, вечный подросток, его конец закономерен… жаль, жаль…

И эти прекрасные женщины. Роксана, Изабо… Бедная Изабо! Он с грустью вспомнил, как они сидели в ресторане, какая она была красивая в своем платье цвета бургундского, с рубиновой подвеской, ее глаза, прекрасные волосы… Он словно увидел ее перед собой и усмехнулся печально, вспомнив, как представлял, что они вместе открывают выставку в его галерее, встречают гостей… потом, когда Раньки уже не будет.

Не судьба. Не везет ему с женщинами. Но ему ангел-хранитель нашептал, не иначе – и его словно осенило, он понял, кто убийца! Мысль показалась ему чудовищной поначалу, но чем больше он думал об этом, тем яснее понимал, что прав. И тогда он испугался! Он помнит, как метался по гостиничному номеру, как хватал телефон и тут же отбрасывал прочь, как позвонил наконец в аэропорт и заказал билет на ближаший рейс, а потом полумертвый сидел в аэропорту, ожидая, что вот-вот к нему подойдет патруль и… И только в самолете он почувствовал, как отпускает его жесткая рука страха. Он напился тогда до безобразия, до полной отключки, чего никогда себе не позволял. Он помнит, как расплакался при мысли о ребятах, о Роксане, Изабо… Он даже не попрощался с ними.

Бедная Изабо…

«Розовая церковь» – как прощение. «Я грешник, – шепчет Борис, – но что я мог? Я слабый человек, слишком много было на кону…»

Он смотрит на «Розовую церковь», она расплывается в горячее пульсирующее пятно.

Послезавтра открытие выставки. Разослано несколько тысяч приглашений; публикации в журналах, на известных дилерских сайтах, сайтах арт-аукционов… Новая страница в жизни!

Басов открывает старинный резной шкафчик, в котором упрятан холодильник, достает бутылку шампанского, своего любимого – «Вдова Клико Розе». За успех! Он поднимает бокал, подносит к автопортрету Всеволода Рудницкого, чокается с воображаемым бокалом в руке художника, ему кажется, он слышит нежный звон хрусталя, и выпивает залпом. Его мучит жажда.

Он приходит в себя от гулкого звука шагов – неотвратимых, как судьба. Эхо мечется в пустом пространстве. Он узнает шаги и с улыбкой спешит навстречу царственной своей супруге Райнхильд фон Онезорге. Она останавливается против него, не отвечая на улыбку, протягивает вскрытый длинный конверт с синими и черными штампами. Лицо ее страшно, и сердце Басова сжимается от дурного предчувствия.

Он берет конверт, достает сложенный вчетверо лист, подносит к глазам. Письмо на английском. Дорогой Сэр, читает он, настоящим письмом мы уведомляем дирекцию художественной галереи «Райнхильд» о возбуждении судебного разбирательства… В глаза ему бросаются крупные буквы грифа: Международный арбитраж по вопросам культурной и интеллектуальной собственности. В тексте он видит имя Всеволода Рудницкого; знакомые названия картин даны в транскрипции и в переводе – «Розовая церковь» и «Автопортрет»…

Райнхильд молчит, и ее молчание страшнее громовых раскатов. Басов чувствует слабость в коленках, он опускает руку с письмом, не глядя на жену, поворачивается и идет к выходу.