И интердикт, продолжавшийся девять месяцев, был отменен.
Вселенский собор, который просил созвать Филипп Август и на вердикт которого он так надеялся, собрался в Суассоне, но дело повернулось неблагоприятным для короля образом. Филипп не знал, что Ингеборга написала в Рим, жалуясь на легата, который, по ее мнению, слишком угождал монарху. Вскоре в Суассон прибыл другой посланник Папы – суровый бенедиктинец кардинал Сен-Поль, доставивший королю столько неприятностей, что Филипп решил покончить с собором.
Вскочив с места, он заявил, что признает Ингеборгу своей законной супругой, и со словами «Я всегда ее любил!» выбежал из зала.
Собор был распущен, а бедная Ингеборга вернулась в заточение – на этот раз в монастырь, где с ней должны были обращаться как с законной королевой.
Оскорбленный кардинал Сен-Поль вернулся в Рим, однако Иннокентий III не стал выслушивать его жалоб. Папа решил, что ослушник уже достаточно наказан, и послал во Францию легата-октавианца с приказом созвать новый собор и освободить наконец Филиппа Августа от брачных уз.
Но, увы! не успел собор состояться, как умерла Агнес…
Узнав о событиях в Суассоне, беременная Агнес пришла в отчаяние. Она не понимала, как Филипп мог от нее отказаться!
– Неужели король полюбил Ингеборгу?! – рыдая, спрашивала она.
Чуть успокоившись, она вновь и вновь донимала своих фрейлин расспросами о том, как вел себя Филипп с Ингеборгой.
– Он говорил с ней? Обнимал? А она? Что делала она?
Но никто не мог ей ничего ответить, и Агнес впала в тоску. Жизненные силы покидали ее, временами она даже теряла сознание.
Через месяц Агнес родила мальчика.
Страшно возбужденная, она то и дело спрашивала придворных дам:
– Вы полагаете, король приедет посмотреть на своего сына?
Ее обнадеживали и утешали, но Филипп Август, желая избежать нового столкновения с Папой, не спешил появляться в Пуасси. Агнес перестала есть и плакала все дни и ночи напролет. Она так и не оправилась после родов.
– Из-за меня королю пришлось столько страдать… – прошептала она однажды побелевшими губами и тихо скончалась, так и не повидавшись перед смертью со своим любимым.
Мальчик Тристан пережил мать всего на несколько дней…
Горе Филиппа было безмерно. Он похоронил Агнес на кладбище при церкви Сен-Корентен близ Нанта и обратился к Папе с просьбой признать законными троих рожденных ею детей.
Иннокентий III, дабы примириться с королем Франции, уступил его просьбе, отправив Филиппу сочувственное письмо. Тем самым Папа признал брак Филиппа Августа и Агнес Меранской. При этом он, конечно же, и думать не думал, что скажут о нем французы.
– Значит, нам ни за что причинили столько горя? – говорили простые люди, обижаясь на Папу и жалея своего государя.
Не успев начать очередной собор, прелаты поспешно разъехались. Филипп Август же излил всю свою злобу и ненависть на несчастную Ингеборгу, обвинив ее в смерти Агнес.
Заточив датчанку в Этампе, он приказал поступать с ней со всей жестокостью, надеясь, что этим склонит ее расторгнуть их брак. Но Ингеборга терпела все, не жалуясь. Она беспрестанно повторяла, что любит Филиппа и предпочитает жизнь в тюрьме возвращению в Данию. В замке Этамп узница провела долгих двенадцать лет, но не умерла…
Филипп Август, безудержный и в страсти, и в гневе, был мудрым правителем и никогда не переставал заботиться о благе государства. В самые страшные времена, когда над страной тяготел интердикт и народ усомнился в своем государе, Филипп присоединил к королевским владениям графство Эвре, до тех пор принадлежавшее английской короне. Тогда Иоанн Безземельный заключил против Филиппа союз с германским императором, и французский король понял, что Франции не миновать войны. Спешно укрепляя Париж, Реймс, Шалон-сюр-Марн и другие города, Филипп знал, что без сильного флота он не сможет оказать Англии достойное сопротивление. Ему был нужен лучший в мире флот, а таким флотом владела Дания.
Но рассчитывать на помощь датского короля, держа взаперти его сестру, конечно, не приходилось, поэтому Филипп отправился в Этамп к венценосной узнице. Несчастная Ингеборга, уже не надеявшаяся обрести свободу после двадцати лет заключения, завидев короля, упала на колени. Филипп протянул к ней руки.
– Простите меня, мадам. Я причинил вам много зла, – сказал король, помогая Ингеборге подняться на ноги. – Ваше место на французском престоле, рядом со мной.
Он, правда, не смог сразу решиться поцеловать ее, но со временем, как ни странно, Филипп Август избавился от суеверного отвращения, которое он столько лет питал к Ингеборге, – и к нему вернулось душевное спокойствие.
27 июля 1214 года у деревушки Бувин неподалеку от Сизуина, где столько лет томилась в заточении Ингеборга, состоялась решающая битва.
Был солнечный воскресный день. Три часа длилось ожесточенное сражение – и в итоге восьмидесятитысячная армия императора Оттона была наголову разбита двадцатипятитысячным войском французов.
Король-победитель торжественно вернулся в Париж, где его ждала Ингеборга.
Десять лет Филипп Август и Ингеборга жили счастливо в мире и покое. Королева ни словом не вспоминала о двадцати годах своих мучений.
Филипп Август умер в 1223 году, когда ему исполнилось пятьдесят восемь лет. Ингеборга же пережила его на тринадцать лет, проведя остаток жизни в добровольном заточении на острове Эссон в Корбее. Там она и скончалась в 1236 году, помня лишь о десяти счастливых годах, которые она прожила подле своего властелина Филиппа Августа…
В округ собора в Вальядолиде шумел и волновался народ. Толпы любопытных с утра стекались к храму. Взоры всех были устремлены на его широко распахнутые двери. Жители Вальядолида полагали, будто венчавшиеся в соборе мужчина и женщина любят друг друга. Впрочем, люди с древних времен привыкли верить, что их повелители всегда счастливы…
Итак, в этот прекрасный солнечный сентябрьский день 1352 года кастильцы собрались у входа в собор, дабы приветствовать высокородных новобрачных.
Восемнадцатилетний Педро I Кастильский брал в жены пятнадцатилетнюю Бланку де Бурбон. Жених и невеста удивительно подходили друг другу. Златокудрые, с нежными лицами, они были воплощением юности и красоты. В своих великолепных одеяниях из золотой парчи, усеянных драгоценными камнями, которые то и дело вспыхивали разноцветными искрами в лучах солнца, проникавших сквозь оконные витражи, и в роскошных горностаевых мантиях эти двое казались сошедшими с небес ангелами.
Церемония венчания подходила к концу; новобрачные уже произнесли заветное «да», и канцлер Кастилии дон Хуан Альфонсо из Альбуркерке смог вздохнуть с облегчением. До последней минуты он молился, чтобы это бракосочетание состоялось. Могущественному канцлеру потребовались вся его ловкость и изворотливость, чтобы молодой король согласился на эту свадьбу. Ах, как боялся дон Хуан, что Франция оскорбится поведением Педро I и объявит Кастилии войну! И французов можно было бы понять. Ведь надменный кастилец проявлял к Бланке полнейшее равнодушие. Даже сейчас он не глядел в ее сторону!