— Андрей? Зачем ему это? А я сейчас у него спрошу!
Лешка вытащила из рюкзачка телефон, но до Андрея она не дозвонилась — его сотовый не отвечал. А Ромка натянул до подбородка ворот толстого свитера, запахнул куртку и запрыгал, чтобы на месте немного согреться.
— Потом позвоним. Я замерз, пошли скорей домой. И как тебе этот Максим? Скользкий тип, да? И пахнет от него как-то не так…
— Как — не так? От него очень даже приятно пахнет. Водой туалетной. Французской, наверное, — возразила Лешка.
— Вот и я о том же. Тот бомж-бандит так не пах. С другой стороны, если бомжа вымыть и надушить…
Лешка на ходу покрутила у виска пальцем:
— Рома, ты что, сбрендил? Они же нисколечко не похожи! Максим высокий, прямой и очень симпатичный, а тот — сутулый, хилый и страшный.
— Глаза похожи — такие же темные. А ссутулиться он мог нарочно. И серый парик нацепить.
— Да нет же! Максим точно не бандит. У того на руке, около большого пальца, небольшой шрамик был, я заметила, когда он у Барбарисыча сахар брал. А у Максима никаких шрамов нет. И вообще, ничего общего.
— А тачка?
— Оглянись и посчитай, сколько на улице зеленых тачек.
Ромка непроизвольно посмотрел на дорогу и удрученно кивнул:
— Это верно, зеленых машин полно. Но если он не бандит, то, значит, напарник Барбарисыча. Ведь мамина газета, в которую Барбарисыч свои фальшивки завернул, — июльская. И как раз тогда Марина была в Париже! Я об этом еще вчера подумал, а сегодня собирался ее о Максиме получше расспросить, а тут и он сам явился.
— Ты тычешь пальцем в небо и хочешь попасть в воробья. Хотя… Хотя… — Лешка вдруг запнулась и замолчала.
Ромка схватил ее за плечи и развернул к себе.
— Что «хотя»? Говори, что?!
— Что-то мне в его машине показалось странным, что-то бросилось в глаза. И в голове что-то мелькнуло… неясное. Но я не могу вспомнить что.
— Вспомни! — затряс ее Ромка. — Хотя бы приблизительно!
— Не могу. Что-то такое вертится… Нет, не могу!
— Ну ладно, вспомнишь — скажешь. Идем скорей домой. Интересно, что нам Темка со Славкой про Петюню расскажут?
Лешка наготовила целое блюдо горячих бутербродов — мама всегда оставляла им еду, но они с Ромкой предпочитали питаться самостоятельно, — а потом взяла Дика и отправилась встречать Артема со Славкой. Ждала она их не очень долго — два друга вошли во двор, и Дик кинулся к ним с приветственным лаем.
Славка к ним не пошел — он зачем-то срочно понадобился своей бабушке. Лешка явилась домой с Артемом.
— Ну что, Темка, расколол своего дружка? — прямо с порога спросил Ромка.
— Петька ни в чем не виноват, — сразу объявил Артем.
Он снял куртку и направился в кухню, откуда аппетитно пахло Лешкиными бутербродами.
— А почему он не отвечал на звонки? — не отставал Ромка.
Артем сел за стол, взял еще теплый бутерброд, сказал: «Очень вкусно» — и поднял на Ромку глаза:
— А он, как мы и думали, телефон отключил. И дверь никому не открывал. Нам со Славкой повезло, нас его мать впустила — она в магазин шла и меня узнала.
— И что, что? — в нетерпении подпрыгнул Ромка. — Он сказал тебе, чего боится?
— Не сразу. Но я его разговорил. Он меня увидел и жутко удивился. Темыч, говорит, как ты меня нашел?
— А ты?
— А я спросил, почему он так рано уехал из Медовки и почему не берет трубку, а он сказал, что у них что-то с телефоном. Но я ему не поверил.
Артем придвинул к себе кружку с горячим чаем и взял еще один бутерброд. А перед ним, будто наяву, возникло бледное, несчастное лицо Пети-фотографа. Они со Славкой застали его лежащим на диване. На вопрос о том, что он делал после того, как они с Лешкой привели его домой, Петюня ответил, что он спал.
— Как с вашей помощью до койки добрался, так и отрубился. Спасибо еще раз, что не бросили меня на дороге.
— Не за что. Значит, про взрыв ты не знаешь?
— Про какой еще взрыв?!
— У Барбарисыча газ взорвался. Дом сгорел, и Барбарисыч с ним вместе.
Парень ошалело вскочил и сел, свесив с дивана босые ноги:
— Да ты чо?! И кто же это учинил? Его нашли?
— А почему ты думаешь, что это не несчастный случай?
— Ну, не знаю… Барбарисыч аккуратный мужик был. Непьющий. Он очень редко выпивал, разве что за компанию…
— В ту ночь он тебе компанию и составил?
— Нет, не составил. Мне он рюмашку налил, а себе — нет, сказал, что приболел и очень спать хочет. Но это неправда была. Он хотел от меня отделаться, потому что не один был. Кто-то у него в другой комнате сидел!
— Кто?
— Понятия не имею.
— А потом? — Артем терпеливо вытягивал из своего приятеля каждое слово: — Вышел ты от него, домой направился… Что потом-то случилось?
— А потом меня кто-то догнал и по башке треснул. А затем вы подошли, меня домой отвели, а утром проснулся — и в Москву рванул. Что мне там на морозе делать? Новый год лучше дома встречать.
— А ты не считаешь, что тебе нужно пойти в милицию и все это там рассказать? Менты же ищут того, кто взрыв учинил. Может быть, это и был тот тип, который тебя треснул. А иначе на тебя может подозрение пасть! Ты этого не боишься?
— На меня? Но я же не знал о взрыве!
Артем положил руку на плечо своего старого приятеля:
— Я тебе верю. Но тот человек, который тебя догнал, преступник, а ты его покрываешь.
— Да не видел я его, честное слово! Чем угодно клянусь, не свидетель я. И никуда я ни о чем заявлять не буду! А если заявите вы, я скажу, что сам упал, и никто за мной не гнался.
Было ясно, что Петюня чего-то очень боится, но не того, что его обвинят во взрыве, о котором он, по всему было видно, ничего не знал, а чего-то совсем другого. Вот только чего?
И тогда в разговор вступил Славка.
— Пожалуйста, скажи нам правду, — попросил он: — Поверь, это очень, очень важно! Мы тебя никому не выдадим. Клянусь! И Тема клянется.
Ясные, широко открытые Славкины глаза располагали к откровенности. Петюня заглотнул воздуху, помолчал, а потом решился и рассказал им все без утайки. Видимо, ему и самому хотелось облегчить душу.
Все это Артем вспоминал, поедая бутерброды и запивая их чаем, а Ромка его теребил:
— Ну же, Темка, ну! Что дальше-то?
Наконец Артем отставил кружку.
— Короче, ему не зря по кумполу дали. Он сам сказал, что поделом. А дело было так. Старик налил ему водки, а сам куда-то вышел. Петька выпил, башкой повертел и вдруг увидел на столе под газетой целую кучу долларов. Бумажек тридцать, не меньше, и все — сотни. Он и решил парочку-троечку из них присвоить, в надежде, что старик не заметит. Говорит, что никогда на чужое добро не зарился, а тут его прямо-таки бес попутал. Одну сотню он себе в карман сунул, еще две в сапог запихнул, быстренько с Барбарисычем распрощался и домой побежал. А кто-то выскочил за ним следом, его догнал и по башке саданул…