Павел Демидович внимательно оглядел Ромкины ноги — в этом доме не принято разуваться у входа — и, слегка поразмыслив, сказал:
— Ничего странного в этом нет. Тебе их из Америки, наверное, привезли?
— Ну да, вот она, Эля.
— А Диме с Олеськой не так давно Лидуся тоже большую посылку прислала. Там и кроссовки были. Эля кивнула в знак согласия.
— А кто это — Олеся? — спросила Лешка.
— Внучка моя. Тебе, Оленька, сколько лет? — поинтересовался генерал.
— Мне — почти четырнадцать, а Ромке уже четырнадцать.
— А Олеське нашей, надо же, почти семнадцать, — сам тому удивившись, как быстро выросли его внуки, сказал Павел Демидович. — А я ее все еще маленьким ребенком считаю.
— А где ваша внучка сейчас? — опять спросила Лешка.
— В училище музыкальном. А вот и она, наверное, — услышав звонок, привстал он со своего кресла.
Ромка, заметив, что деду трудно подниматься, быстро вскочил со своего места и бросился к входной двери. Лешка, не усидев, поспешила за братом.
Повозившись с запорами, мальчишка открыл дверь и слегка обомлел. Перед ним стояло прямо-таки небесное создание. Если бы Павел Демидович только что не сказал им, сколько этой девочке лет, он подумал бы, что она Лешкина ровесница.
— Здравствуйте, — мелодичным голоском сказало создание, снимая шубку и маленькие сапожки и оставаясь в похожем на кукольное платьице с кружевным воротничком. Тоненькая, изящная, с кудрявой головкой, огромными миндалевидными глазами, маленьким прямым носиком и чуть припухлыми губами, она казалась такой же гостьей из прошлого, как все предметы в этом, ни на какой другой не похожем доме. — Вы кто?
— Я — Рома. Она — Оля, моя сестра. Мы с Элей вместе пришли к твоему дедушке. Ты же знаешь, что Эля, знакомая тети Лиды, специально приехала из Америки, чтобы проведать Софью Яковлевну?
— Знаю. И то, что бабушка Соня в больнице, — тоже. Очень жаль, я всегда ее любила. Может быть, она еще и поправится.
— Врачи говорят, что надежда есть, — сказал Ромка.
Олеся двинулась вперед по длинному коридору. Глядя на нее, Лешке тут же захотелось избавиться от своего мальчишеского обличья и тоже носить платья. Ведь сейчас в моде хрупкость и женственность — во всяком случае, именно так утверждает радио «Эхо Москвы». Эту станцию любит слушать мама, и поэтому она круглосуточно вещает на их кухне.
— Здравствуйте, — сказала девушка, входя в комнату деда.
— Это моя внучка, — Павел Демидович с гордостью представил ее Эле.
Олеся увидела лежащий на столе старый альбом, полистала его и наткнулась на тот самый снимок, какой они только что рассматривали.
— Все здесь молодые, красивые… — вздохнув, сказала она.
— А ты что, раньше эту фотографию, что ли, не видела? — удивился Ромка.
— Видела, но очень давно, — захлопнула альбом девушка. — Бабушка Соня была красавица! Я хотела бы ее навестить. Она уже может говорить?
— Пока нет. Мы как раз вместе с твоим дедушкой собираемся к ней в больницу, — ответила Лешка. — Хочешь с нами?
Но Олеся отказалась.
— В другой раз. Сейчас мне заниматься надо, — она вышла, и через некоторое время в соседней комнате зазвучало старинное пианино. Очевидно, прадедушкины гены давали о себе знать.
— Она у вас, конечно, отличница, — утвердительно произнес Ромка.
— Да, она учится хорошо, — сказал Павел Демидович.
Лешке почему-то вспомнился любимый всеми фильм Гайдая «Кавказская пленница», девочка смотрела его всякий раз, как только он шел по телевизору, и знала из него наизусть каждую реплику. Вот и сейчас в голову пришла одна из них, относящаяся к главной героине: «Отличница, комсомолка, спортсменка. И, наконец, просто красавица».
— А спортом Олеся, случайно, не занимается? — поинтересовалась она.
— Занимается, — кивнул Павел Демидович.
Лешка не стала уточнять, каким именно. Впрочем, такой, наверное, и должна быть генеральская внучка и правнучка друга самого Римского-Корсакова: умной, красивой, хорошо воспитанной и прекрасно одетой.
А Ромка сморщился, сразу вспомнив о своих несделанных уроках. Конечно, если бы эта чистюля занималась всякими расследованиями и поисками неизвестных преступников, ей некогда было бы получать свои пятерки и стучать по клавишам пианино. А он даже на компьютере поиграть не удосужился, потому что некогда. Эля ему новую игру привезла, так он даже еще не посмотрел, что она собой представляет.
А Эля поднялась и взглянула на часы.
— Пора, пожалуй.
Павел Демидович встал тоже и вдруг, внезапно побледнев, опустился снова на свое кресло.
— А нельзя ли перенести наш визит к Сонечке? — виновато улыбнулся он. — Я, кажется, немножко не рассчитал свои силы.
— Может быть, «Скорую» вызвать? — встревожилась Эля.
— Ну что вы. Просто слабость после больницы. Извините, что отнял у вас напрасно столько времени. Передайте от меня привет, скажите, что у меня все нормально и что скоро я к ней приеду.
— Мы вам вечером позвоним, чтобы убедиться, что оно действительно так.
— Не волнуйтесь, просто я привык целыми днями валяться в постели, а сегодня весь день на ногах провел. Отдохну — и все пройдет.
— До свидания, — попрощался Ромка. А Лешка добавила:
— Не болейте, — и оба с сочувствием посмотрели на старого человека.
Дверь за ними закрыла Олеся.
— Ты проследи, чтобы с дедом ничего не случилось, — строго наказал ей Ромка.
— Обязательно, — ответила она тонким голоском.
— А теперь поспешим в больницу! — Эля, как обычно, подняла у дороги руку. — Убедимся, что там все в порядке, чтобы я могла сообщить об этом вечером Лиде. Или вы домой хотите?
— Нет, мы с тобой, — замотал головой Ромка.
В палату к старушке зашли втроем. Эля поставила на тумбочку пакет апельсинового сока, несколько йогуртов.
— У нее здесь все есть, — предупредила медсестра, — можете не беспокоиться насчет продуктов.
— Как вы себя чувствуете? — подойдя к кровати поближе, спросил Ромка.
Старушка моргнула, по-видимому, это должно означать, что хорошо, а потом Лешке показалось будто, что она говорит: «Киса».
— С кошкой вашей все нормально, — заверила больную Лешка. — Мы ее каждый день навещаем. И цветы поливаем, — добавила она, решив, что если герань, вытянутая Ромкой из горшка и воткнутая обратно, все-таки завянет, то она раздобудет новую, точно такую же, и Софья Яковлевна ничего не заметит.
— Похоже, что больше всего ее волнует кошка, — сказала девочка, когда все вышли из палаты.
— А если бы тебя сюда положили, о ком бы ты спрашивала?