– Ладно, пап, - сказал Алешка. - Мы тебе поможем. Поймаем эту сову в «клеточку». И посадим в клетку.
– Я вам поймаю! - пригрозил папа.
– Не хочешь? - Алешка пожал плечами. - Не надо. Лови сам.
Папа успокоился, но время от времени поглядывал на него с подозрением. Особенно когда Алешка потащил нас обратно к совиному обиталищу и спросил девушку в синем халате и с лопатой в руке:
– Тетенька, а можно сову выдрессировать так, чтобы она чужие вещи таскала?
– Что она, дура, что ли? - ответила девушка.
– Я тоже так думаю, - согласился Алешка.
А папа погрозил ему пальцем.
Если Алешка берется за какое-нибудь дело, то он всех заставит крутиться. Причем в том направлении, которое ему нужно. И сам до конца не отступает, и никому отступить не дает. И все его почему-то слушаются. Даже если у них есть дела и поважнее.
Поэтому, когда мы расстались с папой (его по мобильнику вызвали на работу), я сразу все понял: Алешка загорелся, а мне вертеться придется. С этой минуты он возьмет меня на короткий поводок и время от времени будет подавать такие же короткие, решительные команды. Причем не объясняя, зачем это нужно, - «Ищи!», «Ползи!», «Фас!»
Так и получилось.
– Едем в звериный театр, - сурово решил Алешка. - К тете Наташе Дуровой.
– Мы билеты не достанем, - попробовал возразить я. - Туда знаешь какая очередь.
По правде говоря, не люблю, когда зверей и птиц заставляют выступать на арене цирка или в каком-нибудь представлении и вынуждают делать при этом всякие странные вещи. Не думаю, что им это нравится. Например, медведю кататься на велосипеде или на коньках. А поросенку прыгать через забор. Меня даже лошадь удивляет. Почему она так покорно везет хворосту воз? Почему вдруг не остановится и не скажет человеческим голосом:
– Знаешь что, мужик? Вези-ка ты это сам. А я пойду пиво пить.
– Еще чего! - удивится мужик. - Я, понимаешь, о тебе забочусь, кормлю тебя…
– Он кормит! - заржет лошадь. - Я и без тебя сыта буду - вон кругом травки сколько…
Не скажет так лошадь. И медведь не скажет. А жаль…
– А нам билеты не нужны, - огорошил меня Алешка. - Нам какой-нибудь дрессировщик нужен.
– На фига? - удивился я. - У нас с тобой медведей нет. Кого дрессировать-то будем? Тараканов?
Алешка только вздохнул. Тяжко так, безнадежно. Это у него хорошо получается. У мамы научился. Когда она папины дни до пенсии считает. А когда Алешка в мой адрес так вздыхает, я чувствую - рейтинг моего авторитета катастрофически близится к абсолютному нулю.
Мы вошли через служебный вход и оказались в маленькой комнате, где сидел за столиком охранник, еще очень молодой, но уже похожий на сонного бегемота. Алешка очень серьезно сказал ему:
– Вызовите сюда дрессировщика по пернатым птицам. Срочно.
– А может, сразу директора? - усмехнулся охранник. И зевнул. Разинул широкую пасть ну точь-в-точь как бегемот. - Топай отсюда!
Алешка тоже усмехнулся и ответил достойно:
– Я-то уйду, а вот ты - вряд ли!
– Чего? - презрительно протянул охранник.
– Того! - передразнил его Алешка. - У меня информация есть…
Вот тут Бегемотище встрепенулся. И даже вскочил. Опрокинув стул.
– Информация? Негативная? Теракт намечается?
– Что намечается - то намечается, - дипломатически уклонился Алешка от прямого ответа.
– Против пернатых? Сейчас позову. - Он куда-то позвонил и вызвал какого-то Палыча. Пообещал нам: - Ща Палыч придет, разберется.
Алешка тем временем отвел меня в сторону, проинструктировал и исчез, сказав при этом:
– Мне светиться нельзя. Я очень приметный. А ты - среднестатистический юноша.
Это он у нашего Бонифация срисовал, учителя литературы. Тот, когда хотел тактично сообщить ученику, что он несколько туповат, всегда называл его среднестатистическим. Ну а уж если детиной назовет, значит, вообще - дуб дубом.
Главный по пернатым Палыч тоже оказался здоровенным мужиком. Ему бы, по комплекции, не птичек дрессировать, а слонов. Или охранников.
– В чем дело? - прогудел он высоко над моей головой.
– Мы хотели у вас проконсультироваться, - жалобно начал я. - У нас в школе есть зверинец. Ну там… рыбки всякие, птички, мышки…
– Чем кормить, что ли? Давай шустрей, пацан. У меня через пять минут гусиный выход. Кормить, да?
Чем кормить, подумал я, это и так ясно. Птичек - рыбками, мышек - птичками. Или кошками.
– Нет, дрессировать. Вот можно, например, выучить птичку таскать всякие вещи?
– Запросто. У нас вот пеликан ведерко с рыбой таскает. А ворона Глаша чайный стол накрывает. Даже сахарницу приносит в клюве.
– А другие вещи? Деньги, например? Золотые украшения? Не приносит?
– Так… - Палыч навис надо мной, как скала над котенком. - А тебе это зачем?
– На всякий случай, - сказал я. - Фокусы показывать.
– За такие фокусы, пацан, знаешь, что полагается? - и Палыч показал мне четыре скрещенных пальца в виде решетки.
– Потому и спрашиваю, - туманно объяснил я и пошел на выход. - Спасибо за консультацию. - И всей спиной почувствовал тяжелый взгляд Палыча.
Ну что ж, прокол…
Но Алешка так не считал.
– Все получается, Дим! Если пеликан ведро таскает, а ворона сахарницу, значит, сова клетчатая вполне может деньги таскать.
Вот только зачем они ей? На какие покупки? Вслух я этого, конечно, не сказал, но Лешка мою мысль уловил.
– Да не себе она таскает. А своему хозяину.
– Главарю стаи, что ли?
Алешка внимательно посмотрел на меня, подумал и кивнул.
Домой мы вернулись довольно поздно. Перед самым ужином. Во дворе уже почти никого не было. Только на скамейке сидели две грустные бабушки - Аня и Маня - из соседнего подъезда. На коленях у одной лежал батон хлеба, а у другой - полиэтиленовый пакет с пшеном.
Мы прошли мимо, поздоровавшись, но они не обратили на нас внимания, занятые важным разговором.
– И не говори, - жаловалась бабушка Аня, - совсем другая жизнь пошла. С энтими реформами. Даже птички-голуби исчезли. Хлебца покрошить некому.
– И не говори, - вторила ей бабушка Маня. - Вишь, пшенца-то скоко скопила. Куды его девать? Воробьишкам скормила бы.
Эти бабушки были одинокие, и для них, конечно, большая радость - птичек покормить. Потому что на этих бабушек никто внимания не обращает. Кроме птичек, которые облепляли их, как два старых сухих дерева. Они и сами на птичек похожи - маленькие, взъерошенные, беззащитные…