Тринадцатое число, — вздохнула мама и достала мясорубку. — Да еще и пятница. Что-то непременно должно случиться.
Папа зарплату получит? — наивно предположил я.
Как же! Получит… В такой-то день. Приверни мясорубку. А чего Алешки так долго нет?
У них классный час сегодня. Презентация.
Какая еще презентация? — удивилась мама. — Прокрутишь мясо, потом хлеб, луковицу и чеснок. Сделаем любимые папины котлеты. Что он еще придумал?
Кто, папа?
Алешка. — И она снова взглянула на календарь со зловещей цифрой. — Какая еще презентация?
Это не он придумал. — Я, пыхтя, завертел тугую мясорубку. — Презентация нового педагога. Любаша от них уходит в детский сад.
Вот как? Логично.
Воспитателем, мам, — уточнил я.
Тем более логично.
Еще бы не логично. Эта Любаша, Алешкина учительница, такая миниатюрная и крохотная, что ее даже первоклашки не называют по имени и отчеству. А когда ее окружают на перемене любимые ученики, она исчезает среди них, как Белоснежка среди гномов. Ну а в детском саду совсем другое дело. Там, среди малышей, она как-никак будет выделяться. Не очень, но все-таки. Там, среди них, ее можно, если надо, найти. И даже родители будут иногда ошибаться: «Какая крупная девочка. Это чья же?»
У Алешки теперь будет другая учителка. — Я смахнул со щеки слезу от лука. — Татьяна Львовна. Красавица с локонами. Вроде Мальвины.
В голубом парике, что ли? — Мама попробовала фарш, добавила соли.
Тоже с бзиками.
А ты откуда знаешь?
Ее из сто второй школы поперли.
Выбирай выражения, когда говоришь о старших. — Мама налепила котлеты, обваляла в сухарях и разложила на сковороде. — Где ж Алешка-то?
А вот и он. Мрачный и не один. Следом за ним в квартиру вошла заплаканная Любаша.
Ну вот, — вздохнула мама. — Я же говорила — черная пятница. Здравствуйте, Любовь Сергеевна. Проходите, пожалуйста, в комнату. Что он опять натворил?
Любовь Сергеевна всхлипнула и села, ее ноги не держали от горя.
— Вы не волнуйтесь… Он не взорвал школу… Он не сжег журналы и дневники… У насдля этого другие есть…
Еще немного — и Любаша заплачет навзрыд.
— Вы знаете, я уважаю вашего Алешу. Он принципиальный мальчик. Хорошо учится…иногда. Бывает вежливым… — Два раза в месяц, подумал я. — Он очень отзывчивый. И главное — честный. Но не до такой же степени!
Тут я пошел на кухню за водой, перевернул на шипящей сковороде котлеты и заодно захватил из аптечки пузырек с валерьянкой: Любаша, когда приходит к нам поговорить об Алешкиных «успехах», никогда не пьет с мамой чай, а всегда — валерьянку. Они пьют ее по очереди.
— …Вы знаете, что ваш Алеша наделал?
Мама прямо вся целиком подалась к Любаше, прижав руки к груди. Лешка, наоборот, переместился в дальний угол, за тумбочку. Я подмигнул ему, он чуть заметно улыбнулся. И тут же сделал виноватое лицо.
— Ваш Алеша… — Любаша выпила воды, перевела дыхание. — Ваш Алеша назвал педагога… дурой!
Честный какой…
Мама ахнула, но тут же взяла себя в руки:
Надеюсь, не вас, Любовь Сергеевна?
Нового учителя. Татьяну Львовну… Уж лучше бы меня… — И она опять прерывисто всхлипнула.
Ну что вы… — мама изо всех сил ее успокоила, польстила: — Вас не за что.
Алешка усмехнулся. Мама это увидела и еще больше нахмурилась. А Любаша выпила рюмку валерьянки, размазала по щекам краску с ресниц и добавила:
Самое ужасное: Алешу исключили из школы. На целую неделю.
Лучшего подарка ему не могли сделать, — серьезно сказала мама.
Но Любаша ее не услышала:
Ну и вы, со своей стороны, примите меры.
Вот сейчас придет отец, — сухо пообещала мама, — и примет меры. Мало не покажется. Алексей! Подойди ко мне!
Зачем? — невинно и наивно спросил Алешка, не трогаясь с места.
Сейчас узнаешь.
Кажется, у вас пожар начинается, — вдруг принюхалась Любаша. — Что-то горит.
Котлеты, — сказал я. — Папины любимые.
Что ж, мама оказалась права. Насчет черной пятницы. Котлеты… Алешка… Но сразу скажу: если Алешка назвал новую учителку дурой, значит, иначе он поступить не мог. Значит, у него были для этого основания.
Надеюсь, папа разберется. Справедливо разберется. И не будет слишком строг.
Они с Алешкой уважают друг друга. Наш им на — милиционер. В молодости он был оперативным работником, а сейчас служит в Интерполе. Ловит всяких международных жуликов и бандитов. Работа у него очень трудная и опасная. Он очень устает (один раз прямо за ужином уснул), и у него даже ранение есть. И наград полно. Алешка его очень уважает. И папа его тоже — за честность. (Но не до такой же степени, вспомнил я возмущение Любаши. Вот уж не думал, что можно быть честным отчасти. Наполовину, например.
Надеюсь, папа разберется…
Но черная пятница еще не кончилась. И напомнила о себе еще одной фишкой. И определила нашу жизнь — мою и Алешкину — на целую неделю вперед. И вовлекла нас в такие события, которые нормальные люди обходят стороной. Но мы этого сделать не могли… Да, трудно быть честными наполовину.
Как только Любаша, все еще всхлипывая, ушла, позвонила бабушка Ростика и спросила у Алешки, когда ее внук собирается домой.
А я откуда знаю? — вежливо удивился Алешка.
А разве он не у вас? — удивилась бабушка. — Сказал, что к тебе пошел.
Нет. Он уехал.
Куда уехал? На чем?
На экскаваторе.
И где он его взял?
На стройке, там их полно.
Ну будет ему! — пригрозила бабушка. — Мало не покажется!
Вот, еще и Ростику «мало не покажется». Впрочем, ему не привыкать к неприятностям. Это, как сказала бы наша ботаничка, естественная среда его обитания. Лишите Ростика неприятностей, и он завянет без них, как оконный цветок без поливки. А так — цветет и улыбается…
Между тем близился вечер. И вместе с ним — папа. Мама заметно волновалась и даже позвонила ему на работу — дежурный ответил, что полковник Оболенский «отбыл по месту жительства».
Тогда мама на всякий случай, пока полковник не прибыл на место жительства, отправила Алешку в ванную.
— Заодно и помоюсь, — безмятежно пошутил он.
…Папа пришел озабоченный своими Интерпол овскими делами, усталый и голодный. Такой голодный, что не заметил сгоревшие котлеты. Он съел три штуки — они хрустели у него на зубах, как речной песок под колесами телеги, — и сразу же спросил: